«Здесь остановился Пуччини...»
Глава №45 книги «Артуро Тосканини. Великий маэстро»
К предыдущей главе К следующей главе К содержанию25 апреля 1926 года Тосканини дирижировал другой посмертной премьерой — оперой Джакомо Пуччини Турандот. Композитор мечтал увидеть свою оперу в "Ла Скала" под управлением великого маэстро.
"Я уверен, что Турандот в его руках будет идеально исполнена," — писал Пуччини в сентябре 1924 года. Тогда же он приезжал в Милан, чтобы встретиться с Тосканини и проиграть ему клавир оперы. Это оказалась их последняя встреча.
Дирижёр одобрил новое произведение, но попросил изменить заключительный дуэт и финал оперы, так как они показались ему недостаточно темпераментными. Пуччини полагал, что успеет до премьеры сделать всё необходимое, но смерть разрушила его планы.
Тосканини, по его собственным словам, "взял на себя братский долг довести оперу до конца". Он посоветовал издателю Рикорди обратиться к композитору Франко Альфано, который по стилю близок к Пуччини и сам когда-то хотел написать оперу на сюжет сказки Гоцци. Альфано завершил оперу, и Тосканини подготовил её к исполнению в "Ла Скала".
О том, как Тосканини выполнил свой братский долг, оставил яркие, достоверные воспоминания в своей книге "Пуччини исповедуется и рассказывает" Арнальдо Фраккароли ― музыкальный писатель, близкий друг композитора, собравший бесценный документальный материал, и написавший его биографию.
Фраккароли присутствовал на премьере Турандот, и об этом незабываемом вечере у него сохранились заметки, которые он делал во время спектакля и наутро опубликовал в "Коррьере делла сера". Это тот редкий случай, когда абсолютную премьеру описали столь подробно:
«Зал театра "Ла Скала" погружён в полумрак. Часы на арке, венчающей сцену, показывают ровно девять. Неожиданно всякий говор в прекрасном зале театра прекратился, и наступила удивительная тишина. Ещё минуту назад, когда горел свет, многочисленная публика располагалась в партере и богатых ложах, а галёрка заполнилась ещё часом раньше, причём многие зрители, чтобы достать билет, полдня простояли в очереди у кассы под портиком театрального музея. Хорошо, что существует этот портик, потому что шёл проливной дождь, и порывы ветра в какие-то моменты захлёстывали водой стойких меломанов.
Сегодня театр выглядит особенно — таким он бывает только во время необычайно важных событий. Среди публики обилие известных лиц: композиторы, артисты, писатели, видные импресарио, дирижёры, издатели, весь театральный и оперный "олимп", множество журналистов и критиков, собравшихся со всей Европы и даже из Америки.
Демонстрируются элегантность фраков и изящество дамских туалетов. В ложах как никогда тесно, партер — поразительная симфония белоснежных манишек и ослепительных декольте, галёрка едва вмещает всех желающих.
Стоимость билетов (для сведения: три тысячи лир — ложа, шестьсот лир — кресло в партере, четыреста — стул, пятьдесят — входной билет. Даже по довоенным меркам это феноменальные цены!) побила все рекорды. Более того, придала вечеру особую исключительность. Кассовый сбор составил двести шестьдесят тысяч лир.
Девять часов. Гаснет свет. Ещё мгновение, и Тосканини подаёт знак вступления. Оркестр заиграл. Опера начинается бурными, резкими аккордами на фоне мрачных ударов гонга. Занавес открывается, и перед нами высокие стены, окружающие Пекин, с низкими, словно обрубленными башнями, которые перемежаются изогнутыми линиями пагод, уходящими далеко за горизонт. Всё окрашено кровавым закатом. В небе тают лёгкие облака. Справа вход в императорский сад. Под аркой ворот висит роковой гонг. Народ, растворяясь в полумраке, простёрся ниц.
Декорации необыкновенно красивы. Колыхание толпы, жаждущей крови, злоба стражников, хлещущих плетьми всех посмевших высунуться из общей массы, безутешность Лиу, маленькой рабыни, которая видит как топчут её хозяина-старика Тимура, появление Калафа, узнающего в нём своего отца, — всё это необычайно выразительно передано в пении и в звучании оркестра — всё как бы подводит к той драме, что сейчас произойдёт здесь.
Волнующие эпизоды стремительно сменяются на сцене. Публика покорена. Однако, и явно удивлена, оказавшись перед совершенно новым Пуччини. Её поражают грандиозность структуры оперы, прочность конструкции. Там и тут она обнаруживает знакомый почерк маэстро, но словно погружённый в какое-то иное, могучее русло.
И вот –– дьявольская церемония заточки широкой секиры палача: та блестит и сверкает в тревожном зареве. Это исступлённая песнь кровавой оргии, жестокости, резкости. Полуобнажённые помощники палача призывают толпу к ликованию.
Шёпот изумления и восхищения, словно ветерок, проносится по залу. На репетициях казалось, что именно здесь, в этой сцене, непременно и не раз вспыхнут аплодисменты, но публика слушает с таким напряжённым вниманием, что всякие шумы исключены.
В первом акте множество неожиданностей и море красоты. За неистовым гимном следует призыв к Луне, которая словно принесена сюда издалека каким-то небесным вихрем. Вскоре, сопровождаемый печальным пением хора, появляется молодой персидский принц, ведомый на эшафот под скандируемый ритм деревянных.
Процессия из сановников, стражников, священнослужителей, шествующая при ярком свете луны, весьма живописна. И тут мы впервые видим Турандот, которая во всём этом акте не поёт ни одной ноты. Она появляется на балконе императорского дворца и резким жестом отправляет на смерть юношу, отказывая ему в помиловании.
Появление трёх масок Пинга, Панга и Понга — гениальной и причудливой вариации Панталоне, Арлекино и Бригеллы — встречено с живейшим любопытством. Публика увлечена непрестанной чередой неожиданностей в столь насыщенном событиями акте, где оазисом становится чистый, нежный и свежий дуэт Лиу и Калафа, который к финальной сцене переходит в секстет — когда Калаф ударяет в гонг, и фантастический грохот оркестра выражает весь ужас свершаемого действия. Первый акт длится ровно тридцать пять минут
До сих пор публика ещё ни разу не аплодировала, и теперь, когда занавес опустился, она выражает своё потрясение бурной продолжительной овацией. Дважды выходят на поклон исполнители. Затем после долгих призывов на просцениуме появляется и Тосканини. Публика, стоя, долго приветствует его. И ещё дважды выходят поклониться исполнители. В антракте царит большое оживление — все с интересом обсуждают спектакль, комментируют услышанное и увиденное. В фойе не протиснуться, так много публики. Первый акт единодушно признан великолепным, богатым, необычным, новым и красочным по событиям и бесценным музыкально.
Это Пуччини? Бесспорно, Пуччини с несомненными отличительными признаками его искусства, немыслимыми ни у какого другого композитора, но здесь у него появилось ещё нечто более широкое, глубокое, непривычное, что удивляет и даже приводит в растерянность тех, кто привык к удобству уже сложившегося и навсегда установившегося мнения.
Исполнение? Восторженные отзывы. Тосканини остаётся Тосканини, какие бы невероятные похвалы не придумать тут, всё равно одно его имя уже говорит само за себя. Актёры — превосходны. Хор великолепен. Сценическое оформление и игра даже статистов — замечательны. Спектакль действительно достойный "Ла Скала", этого великого театра.
После антракта огромный театральный занавес театра поднимается, обнаруживая второй — расшитый золотом и серебром, украшенный изящными китайскими иероглифами. Начинается сцена трёх масок, которая предшествует кульминации акта — загадкам Турандот.
В вокале масок есть всё — резвость, смех, ирония, грустный оазис печали, сатира, улыбка, насмешка. Маска и сердце ведут борьбу не на жизнь, а на смерть. Чрезвычайно оригинальная сцена в конце концов всё же кажется несколько затянутой, но, должно быть, это впечатление связано с нервным напряжением публики, обычным на премьере, в чём мы вскоре убедимся. Поднимается китайский занавес. Перед нами зал в императорском дворце. Торжество лака и золота, красочные штандарты и изогнутые крыши китайских пагод за колоссальными окнами на фоне фантастически голубого неба, широкие марши бесконечных лестниц, ведущих к императорскому трону, установленному высоко над всеми в облаках фимиама.
На сцене движутся сотни фигур в необычайно причудливых, поражающих красками и фантазией костюмах, что производит потрясающее впечатление. В зале слышны возгласы изумления. Движение толпы, эффектные проходы статистов, замысловатые мизансцены — во всём этом отразилось мастерство режиссёра Джоаккино Форцано.
Музыка торжественная, выразительная. Звучит императорский гимн, в который вплетается стройное пение хора, величественное и могучее.
Буквально ошеломляет выход Турандот и её пение в невероятной тесситуре — Роза Раиза триумфально преодолевает все вокальные трудности. Сцена загадок в её дуэте с тенором Мигуэлем Флета воспринимается с тревожным волнением.
Финал, когда Калаф бросает вызов принцессе, проводится на высочайшем актёрском накале, и все на сцене возбуждены до предела. По окончании акта зал шесть раз вызывал исполнителей. Вместе с ними дважды выходил Тосканини, поблагодарил публику и Форцано.
Этот акт, длившийся сорок пять минут — буквально потряс, ошеломил присутствующих на спектакле. Возможно, великолепие сценического оформления, задуманное и осуществлённое со сказочной роскошью и блеском, в какой-то мере даже отвлекало от музыки.
Постановки театра "Ла Скала" всегда грандиозны, но иногда, видимо, стоит обозначить какие-то границы такой исключительно впечатляющей пышности, которая где-то мешает по-настоящему услышать поистине бесценную сокровищницу оперы — её музыку. А в этом акте немало мелодических красот, и публика не в полной мере восприняла их, захваченная общим великолепием спектакля.
В последнем акте, открывающемся призывами герольдов под страхом смерти никому не спать этой ночью, а думать над разгадкой имени неизвестного юноши, и взволнованной, чисто пуччиниевской арией героя оперы (ей много аплодировали), самый прекрасный, трогающий публику эпизод — сцена смерти Лиу, маленькой рабыни, которая жертвует собой из любви к Калафу, к тому, "кто однажды улыбнулся ей".
Лиу, нежная, чистая и мученическая фигура, созданная воображением либреттистов Адами и Симони для того, чтобы влить свежую струю в старую сказку Гоцци, — самый волнующий персонаж оперы. С какой любовью создаёт Пуччини в музыке её образ, с каким сочувствием описывает её страдания и смерть.
Музыка тут — сама боль и печаль, само страдание, идущее прямо к сердцу. Пуччини выразил в печальном пении Лиу все личные чувства, словно душа в почтении склонилась перед жертвоприношением маленького чистого цветка любви, погибшего от жестокости судьбы. Такова последняя страница, которую написал Пуччини, и нам кажется, что его расставание с Лиу — это безутешное прощание с жизнью и самого маэстро. Каким-то неведомым инстинктом он, видимо, чувствовал приближение своего часа, и его печаль отразилась в нежнейшем пении Лиу. Публику охватило глубочайшее волнение.
Похоронная процессия, удаляющаяся на рассвете со своим невесомым мёртвым грузом, исчезает. Последний плач в музыке, лёгкий стон… И больше ничего — наступает тишина. Процессия ушла. На сцене недвижно в глубокой скорби стоят Калаф и принцесса Турандот. Оркестр молчит. И тут перед публикой происходит то, что ещё никогда не совершалось ни в одном театре в мире.
Тосканини поворачивается к залу, какое-то мгновение стоит в нерешительности, преодолевая волнение, сдавившее ему горло, и глухим голосом произносит слова, которые попросил его сказать умирающий маэстро, когда опасался, что его опера дойдёт до публики незавершённой. И действительно, Тосканини положил палочку на пульт и, повернувшись в зал, тихо произнёс: — Здесь остановился Пуччини. Смерть оказалась сильней искусства.
Было известно, что первое представление будет прервано на этом месте, но торжественность момента и слова Тосканини, который пожелал сам исполнить столь ответственный ритуал, потрясли всех.
В полной тишине медленно опустился занавес. Публика замерла в скорбном молчании.
Так финал представления превратился в реквием Пуччини.
Тосканини быстро сошёл с подиума и покинул оркестр. И тогда в глубочайшем безмолвии в зале раздался громкий возглас:
— Да здравствует Пуччини!
Все поднялись единодушно, словно подчиняясь какому-то внезапному призыву. И возглас повторился, теперь уже бурно подхваченный всеми. Пять раз публика вызывала на сцену исполнителей и Тосканини. Она аплодировала ему словно автору, ушедшему из жизни, но вернувшемуся в этот вечер в театр.
Так прошла в "Ла Скала" премьера Турандот.
Через два дня состоялось полное представление оперы с финальным дуэтом и оркестровым завершением, воссозданными по наброскам маэстро. И снова опера имела потрясающий успех».