Новые встречи. Grazie, maestro!
Глава №33 книги «Песни. Опера. Певцы Италии»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюЕсли артист увлекает своим искусством, сердца людей бьются в унисон.
Мне припомнились выступления Эмиля Гилельса в римском театре "Элизео" в феврале 1959 года. На концерт советского пианиста пришли виднейшие представители музыкального мира итальянской столицы. Первое же произведение, ария Баха, приковало к исполнителю внимание всего зала. Едва Гилельс снял руки с клавиш, напряженную тишину разорвали аплодисменты. В этом порывистом и единодушном приеме выразились и признание и удивление перед могучей, подчиняющей своему влиянию, игрой артиста.
Я невольно вспомнил, как Гилельс днем, когда мы гуляли по городу, по-особому приглядывался ко всему, что попадало в поле его зрения. Чем-то заинтересовала его старая церквушка. Постоял, посмотрел и молча отошел. Потом долго бродил среди развалин римского Форума. Остановился посреди древней улочки, вымощенной массивными каменными плитами. И, быть может, ария Баха так сильно захватила слушателей потому, что артист вложил в нее то, что недавно прошло перед его взором.
Успех нарастал с каждым новым произведением, и, наконец, между зрительным залом и пианистом установился тот контакт, который у исполнителя вызывает подлинное вдохновение, а у слушателей - восторг и признательность за его высокое искусство.
Когда в заключение концерта Гилельс исполнил фрагменты из балета Стравинского "Петрушка", публика как один человек поднялась со своих мест и стоя приветствовала артиста.
За кулисы к Эмилю Гилельсу пришли Карло Цекки, Пьетро Ардженто, профессор Гвидо Агости, художники, артисты, студенты...
Чувство, владевшее присутствующими, хорошо выразила студентка консерватории, сказавшая Гилельсу: "Музыка несет не только культуру, она сближает людей, помогает им лучше понимать друг друга. Вы, маэстро, делаете замечательное дело: ваша игра рождает добрые, возвышенные чувства".
На следующий же день римские газеты поместили первые отклики:
"Мы не ошибемся, если скажем, что Гилельс обладает чудесным секретом. Произведения Баха, Шуберта, Шумана, Прокофьева и Стравинского, казалось, были сыграны им на пяти разных фортепиано, настолько совершенным по технике и богатству красок было исполнение".
"Гилельс удивил нас не только своей необыкновенной техникой; она особенно поразительна при исполнении сцен из балета Стравинского "Петрушка"; это просто ураган звуков, соперничающих с звучанием оркестра. Но что очень важно, для Гилельса техника не является самоцелью, она служит ему средством глубокого стилистического поиска, средством выражения духовных ценностей".
Спустя два дня Гилельс играл уже в Большом зале консерватории Турина. После солнечного Рима Турин предстал пасмурным и холодным. Красивые, прямые, как стрела, улицы, были малолюдны. Была пасха, но веселья не было. И только на площади Республики в больших разрисованных балаганах было оживленно - показывались аттракционы и торговали сладостями.
Туринцы считают себя сдержанными. В этом, пожалуй, они правы. Во время концерта Гилельса я сидел в директорской ложе с секретарем консерватории. Перед началом он сказал: "Удивительное дело, я сам туринец, но я не могу понять, откуда у нас эта сдержанность! Но если говорить откровенно, мы ею все-таки гордимся, ибо сдержанность - признак серьезности. Не правда ли? - Он улыбнулся и показал рукой в зал: - Но сегодня мы изменили своей привычке. И причиной явился советский пианист".
Назавтра газета "Ла нотте" писала: "Великолепное исполнение произведений Баха, Шуберта, Шумана, Прокофьева и Стравинского. Блестящий успех. У Гилельса есть все достоинства, которыми должен обладать каждый великий артист, чтобы считаться таковым. Это техника, точная, мощная и стремительная, это гармоническая напевность и богатство красок..."
Утренним поездом мы выехали из Турина и уже в час дня подъезжали к Триесту. Поезд вынырнул из туннеля в залитый солнцем день. Пасмурная погода была позади, а здесь под лучами солнца искрилось море, внизу, у самого обрыва, купались ребятишки, живописная растительность выстилала холмы и горы.
Триест - небольшой город. Но удобное расположение и морской порт сделали из него значительный центр деловой и культурной жизни северо-восточной Италии.
В Триесте широкая публика знала Гилельса по тем отзывам, которые появились в итальянской печати после его выступлений в Риме и Турине.
Концерт был назначен на воскресенье. День не самый удобный, поспешили предупредить устроители, но тем не менее огромный зал оказался переполненным. Люди стояли в боковых проходах партера и балкона. Было очень много молодежи. В отличие от туринцев триестинцы порывисты и чувствительны. Гилельс три раза бисировал и еще пять раз выходил к публике уже после того, как опускался занавес и в зале гасили дополнительный свет. В последний раз рабочий сцены, он же механик, вместо того чтобы опустить занавес, высунулся из своей будки и яростно хлопал в ладоши. За кулисами стояли двое пожарников. Один из них, забыв, вероятно, о своем звании, "помогал" механику, сдвинув фуражку на затылок. А другой стоял и покачивал головой, с неподдельным удивлением смотрел то на Гилельса, то на своего коллегу, то на механика, то в зал...
Около дверей артистической механик нагнал Гилельса и, забежав вперед, сначала сказал: "Scusi, maestro!" ("Извините, маэстро"), а потом, протянув ему программу и ручку, попросил: "Маэстро, напишите вашу фамилию". Получив обратно программу с автографом, поблагодарил и побеждал к пожарникам, внимательно следившим за всей этой сценой. Все трое склонились над программой. Выпрямившись, механик показал пальцем в сторону Гилельса и, хлопнув одного из пожарников по плечу, рассмеялся.
На улице у выхода толпился народ. Окружили плотным кольцом. И не выпускали, пока каждому не достался автограф. Экспансивный юноша, пристроившись к Гилельсу сбоку, взял на себя роль посредника; одной рукой темпераментно жестикулировал перед самым его лицом, а другой подсовывал очередную программу, выкрикивая при этом два слова, видимо, казавшиеся ему ваиболее убедительными: "Caro maestro" ("Дорогой маэстро"). По дороге в гостиницу нас несколько раз обгоняла одна и та же машина, и все тот же юноша, вываливаясь из ветрового окна, кричал: "Grazie, maestro!"
Прием, оказанный советскому пианисту в Италии, можно заключить словами римского критика из газеты "Унита":
"Гилельс - подлинный музыкант и замечательный исполнитель. В нем удивительным образом сочетаются зрелость Гизекинга, мощь Рубинштейна и тонкость Серкина".