Мария Канилья
Глава №78 книги «Артуро Тосканини. Великий маэстро»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюФестивали в Зальцбурге проводились и раньше, до участия в них Тосканини, ставшего душой этого музыкального праздника, но его выступления совершенно преобразили их. Они стали называться "фестивалями фестивалей".
С постановкой Фальстафа в Зальцбурге в 1937 году связано имя знаменитой сопрано Марии Канильи, которая прежде ещё ни разу не встречалась с маэстро.
«Я обычно очень огорчалась, — вспоминала она, — когда меня спрашивали: "Синьорина, вы пели с Тосканини?" — и приходилось отвечать: "Нет". Один и тот же вопрос задавали почти каждый вечер... Мне стало казаться, что в моей карьере упущено что-то такое, без чего она не может развиваться легко и свободно.
В 1937 году я пела на открытии сезона в "Метрополитен", а когда вернулась в июле в Италию и отдыхала с семьёй в Виареджо, получила телеграмму из Зальцбурга: "Прошу телеграфировать согласие петь субботу вечером Фальстафа под моим управлением Тосканини".
Нетрудно представить мой восторг, я буквально прыгала от радости, получив эту телеграмму, хотя до спектакля оставалось всего два дня. Я тотчас же ответила телеграфом: "Выезжаю немедленно" — и вместе с отцом села в поезд. В спальном вагоне, перелистывая клавир Фальстафа (я пела оперу в январе в "Ла Скала" с Де Сабата), обнаружила, что не помню ни одной фразы. Мне показалось, я впервые в жизни вижу эти ноты. "Всё погибло..." — подумала я.
В девять часов утра мы прибыли в Зальцбург, на вокзале нас ожидала машина маэстро Тосканини, в которой находилась синьора Карла и люди, приехавшие встречать меня. Они посадили нас с отцом в машину и привезли прямо в театр, где уже началась репетиция. Прошли первый мужской квартет, и я оказалась на сцене, не имея ни минуты отдыха. Прямо перед собой в оркестровой яме я впервые в жизни увидела маэстро Тосканини. На подмостках не оказалось никакой мебели, даже стула, чтобы опереться. Не было и суфлёра. Рука Тосканини взметнулась вверх, давая сигнал внимания. Я перекрестилась и запела. Когда первый акт закончился, по пути в артистическую, дрожа от страха, я встретила маэстро. Он сказал мне:
— Очень рад, синьорина. Всё хорошо, продолжайте так же.
Мы отрепетировали всю оперу вполне благополучно. Я навсегда запомнила эту поднятую руку, она, казалось, осторожно предупреждала: не ошибись! И рука эта уверенно вела меня дальше. Когда в последний раз опустился занавес на заключительном, четвёртом спектакле, я зашла к Тосканини попрощаться и поблагодарить его.
— Маэстро, — сказала я, — сегодняшний вечер вполне мог бы завершить мою карьеру: я достигла величайшего из своих желаний и теперь смогу успокоиться.
Он возразил мне:
— Синьорина, всё прошло хорошо и теперь отдохните, однако хочу вам заметить только одно: возможно, я ошибаюсь, но можно проверить по партитуре — каждый вечер в сцене с корзиной вместо саvоlо (Капуста (итал.).) вы пели саvoli (Капуста (итал.).).
Маэстро взял ноты, и мы нашли нужную фразу. Он оказался прав. Вместо Da una mitraglia di torsi di cavolo… я пела cavoli, и это слово не могло рифмоваться с trisavolo (прапрадед) в следующем стихе. Тосканини славился абсолютной точностью даже в подобных мелочах! Если бы сейчас я стала сравнивать Фальстафа Тосканини и Де Сабата, то оказалась бы в неловком положении, потому что оба результата были прекрасными. Де Сабата — сгусток нервов, более порывистый, напряжённый. Тосканини — уравновешенный, ровный, сосредоточенный.
Больше всего меня поразила сцена из III акта. Когда вспоминаю её, у меня мороз проходит по коже. Я стояла за кулисами. В этот момент на сцене Квикли пропела: "Нанетта, что случилось, что случилось?" Так вот здесь оркестр, руководимый Тосканини, показался мне каскадом жемчужин, падающих на серебряное блюдо».
В последующие годы Артуро Тосканини прибавил к своему зальцбургскому репертуару Волшебную флейту Моцарта. Любопытно, что Тосканини совсем иначе относился к творчеству Моцарта, нежели многие итальянские дирижёры, которые обычно делали его музыку "изящной и радостной". Великий дирижёр боролся за подлинного Моцарта.
–– Нет! Нет! Нет! –– кричал он оркестрантам, остановив репетицию. ― Все представляют себе Моцарта маленьким мальчиком в коротких штанишках. Но это не так! Это был мужчина! И музыка его должна быть drammatica –– molto drammatica!
Конечно, Тосканини не изгонял напрочь весёлые моменты из опер Моцарта, так как сам славился своим юмором, что в полной мере доказал в Фальстафе Верди.
Когда 12 марта 1938 года войска Гитлера вошли в Вену, Тосканини находился в Нью-Йорке. Маэстро давно следил за тревожным положением в Австрии и тяжело переживал намерение Гитлера оккупировать её.
Аншлюс окончательно изменил планы Тосканини. Он отказался принять участие в очередном зальцбургском фестивале, хотя ему предлагали дирижировать операми, которые очень интересовали его: Ифигенией в Авлиде Глюка и Борисом Годуновым Мусоргского.