Уильям Карбони. «Служение композиторам»
Глава №116 книги «Артуро Тосканини. Великий маэстро»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюЯ всегда вспоминаю наши репетиции со Стариком. Два половиной часа проходили совершенно незаметно. А знаете ли вы, что значит поработать такое же время с каким-нибудь другим дирижёром? Можно сойти с ума!
Когда Старик дирижировал, он всегда пел, и тем самым заставлял петь все инструменты. Разумеется, он всегда точно указывал такт, ритм, метр. Если вы внимательно за ним следили, вам всё время становилось ясно, что нужно делать. Так, например, глядя на его руки, вы делали crescendo. Во время игры его взволнованность музыкой передавалась нам настолько, что при исполнении Реквиема Верди все мы трепетали, переживали, страдали, у нас буквально волосы шевелились на голове...
Некоторые дирижёры, когда разучивают вещь, останавливают оркестр через каждые несколько тактов, и на репетиции никогда не удаётся сыграть произведение целиком. У Тосканини всё происходило по-другому. Вот мы разучиваем медленную часть какой-нибудь симфонии. Он недоволен. Останавливает нас и говорит: "Da capo ". И мы играем всё сначала. И тут постепенно начинаем ощущать композиторский замысел в целом.
Помню, как однажды во время разучивания брамсовского цикла мы с первого раза сыграли симфонию целиком, без единой остановки. Старик стоял за пультом и сиял: мы сделали то, чего он хотел, ему нечего было добавить, а ведь нам полагалось ещё две репетиции! И вот что он тогда нам сказал: "Вы знаете вещь. Я знаю её. Отправляйтесь домой. Увидимся на концерте".
Когда Тосканини приходил на репетицию, все знали: он не только глубоко изучил исполняемое произведение, не только знает его назубок, но и в точности знает, как именно его надо сыграть. Никогда в жизни дирижёр не являлся неподготовленным. С особой тщательностью разучивал он новые, незнакомые произведения. Помню, что впервые он получил партитуру Седьмой Шостаковича в среду, а в пятницу уже знал её на память.
Маэстро очень внимательно и придирчиво относился к мелочам, добиваясь того, чтобы исполнение было в точности таким, каким ему хотелось. Когда разучивалось трудное место, дирижёр всегда проявлял бездну терпения, но зато, если ошибка возникала по небрежности, из-за неаккуратности, приходил в бешенство и часто говорил: "Посмотрите, как я устал, я весь мокрый. Вы тоже должны так же потеть и выбиваться из сил. Вы должны отдавать музыке все свои силы, так же, как я их отдаю".
Тосканини всегда отличала необычайная чёткость. Вот возьмём, например, Жизнь героя Штрауса, там есть пассажи из шестнадцатых, которые следуют один за другим на протяжении ряда тактов. Со многими дирижёрами успеваешь сыграть только пятнадцать с половиной шестнадцатых, теряешь ритм, начинаешь ловить "пропавшие" ноты и так и не можешь их "поймать". А со Стариком темп всегда оставался абсолютно верным, у него всегда хватало места и времени даже для самой последней шестнадцатой.
Вообще с ним оркестр всегда исполнял больше нот, чем с любым дирижёром! Ведь многие из них, когда дело доходит уже до концерта, начинают волноваться и гнать всё быстрее, полагая, что так приобретается блеск исполнения. А со Стариком мы всегда знали, что тот темп, который он взял на репетиции, будет повторен самым точным образом на концерте. Наиболее запомнившиеся мне выступления? Например, Отелло, это было совершенно грандиозно! А также Аида, и Реквием. И множество произведений, которые музыканты называют "хламом": Менуэт Боккерини, увертюра к Цампе. Увертюру к Цампе мы впервые играли с ним в 1943 году, и Тосканини тогда сказал: "Давно я не исполнял эту вещицу, ведь она довольно забавная!" Вы спрашиваете, мог ли он исполнить вальс Голубой Дунай? Ого, ещё как! Он отлично, блестяще играл такую музыку.
Было что-то в Старике, что заставляло вас выкладывать всю душу для него. Обычно в каждом оркестре всегда попадаются люди равнодушные, отдающие лишь минимум, а не максимум своих возможностей. Но даже и они подчинялись его творческой воле. Тосканини говорил Кантелли: «Никогда не хвалите оркестрантов, никогда не произносите слов "bene " и "bravo ", никогда, слышите? Никогда! Всегда говорите, что они играют ещё недостаточно хорошо. Тогда, возможно, вы добьётесь результатов!» Изредка можно было от него услышать "non è male". А после репетиций или когда вы навещали его дома, он бывал мягок и кроток, как дитя.
От своих убеждений он никогда не отказывался, это был настоящий человек. Никакие менеджеры, никакое начальство не могло им командовать. Если даже руководство "ЭнБиСи" поступало не так, как он считал нужным, то, получая шесть тысяч долларов за концерт, он, не задумываясь, отказывался от выступления. Коммерческие соображения никогда не принимались им во внимание.
Тосканини не давал никаких интервью, не принимал никаких почестей, просто считал, что честно выполняет свою обязанность — служение композиторам. Он ничего не делал для себя, весь его титанический труд осуществлялся во имя автора исполняемого сочинения. Маэстро работал над музыкой, как одержимый, стремился сыграть вещь так, как этого хотел автор, а мы в свою очередь работали, как одержимые, ради Тосканини, стремясь исполнить так, как ему хотелось.