Последние дни в Нуазе (окончание)
Глава №15 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюИ, усевшись в вагон, добавил: «Ты, конечно, выйдешь у Вавена. Это у самых твоих дверей. А я выйду у Сен-Мишель». Я удивился: «Почему у Сен-Мишель? Одеон гораздо ближе к твоему дому». Он привскочил: «Ах, нет, ни в коем случае! Только не у Одеона!» Я улыбнулся. Он ещё раз проявил свою постоянную тягу к веселью. Следует сказать, что, выйди он на мрачную улицу Одеон, его бы ничто там не развеселило, в то время как бульвар Сен-Мишель, его ярко освещенные витрины, кафе и тротуары, заполненные студентами, фланирующими в перерывах между занятиями, могли развеять самое угрюмое настроение.
Когда мы подъехали к его остановке, Франсис пожал мне руку, уточняя: «До следующей среды, тридцатого, в половине седьмого вечера, в студии записи, на улице Франциска I. До свидания». Он направился к выходу своей беспечной походкой, столь характерной для него, ступни слегка развернуты наружу, шляпа сдвинута на затылок, полы растегнутого пальто колеблются в такт его шагам. Я проводил его взглядом, пока ступени лестницы и поворот туннеля не скрыли его с моих глаз.
Мне довелось увидеть его следующий раз только на смертном одре. Теперь, когда его больше нет, теперь, когда неизмеримое расстояние, разделяющее живых и мертвых, увеличивается день ото дня, для меня утешение думать, что в своем творчестве он сохранится навсегда. Будущие поколения откроют в его произведениях Пуленка таким, каким он был: влюбленным в жизнь, насмешливым, добрым, нежным и дерзким, меланхоличным и искренним мистиком, одновременно монахом и скверным мальчишкой. В наших беседах с ним, которые вы здесь прочтете, его облик раскрылся целиком. Мы запретили себе вносить в эти записи малейшую поправку, так велико было стремление сохранить нетронутой их непосредственность. Мы бережно сохранили каждое слово, произнесенное Пуленком, даже постарались передать те акценты, которыми он подчеркивал отдельные слова; пусть у читателя создается впечатление, что он слышит Пуленка. Если бы можно было еще передать горячность, с которой Франсис Пуленк говорил о своих учителях, о товарищах своей молодости, о своих друзьях! Музыкальный мир потерял большого композитора, но его родные и все, кто имел счастье близко знать его, оплакивают ничем не восполнимую утрату друга, которого никто не сможет заменить.
Стефан Одель
Апрель, 1963 год