Последние дни в Нуазе (продолжение)
Глава №14 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюИз уважения к истине я должен признать, что он ничего не ответил и перевел разговор на Белу Бартока, с творчеством которого познакомился во время своей поездки в Вену. Они тогда там не встретились — Барток находился в Будапеште, но когда Барток приехал в 1922 году в Париж, чтобы впервые исполнить свой Первый фортепианный концерт (дирижировал Пьер Монте), Пуленк пригласил его к себе на завтрак с... Эриком Сати. «Вот так мысль! — воскликнул я.— Соединить двух композиторов, столь диаметрально противоположных! И что произошло? Они, должно быть, метали молнии».— «Ничуть. Они разглядывали друг друга, как марсианин обитателя Луны».
Я заметил, что влияние Бартока мне кажется менее значительным, чем влияние Венской школы. «Безусловно,— согласился Франсис.— Барток не нес в себе такого же заряда новизны. И естественно, что молодые музыканты отталкиваются от Веберна, потому что в настоящее время не имеет смысла отталкиваться от Бартока или Стравинского».
Заговорив потом о своих планах, Франсис сказал, что ему бы хотелось найти либретто для оперы, комической оцеры или, даже оперетты, только чтобы либретто было самого высокого качества в литературном отношении. Он произнес имя Рене Клера, хотя еще не говорил с ним об этом. Без всякого сомнения такое сотрудничество дало бы нам блестящее произведение, чисто французское, более того, специфически парижское.
Я думал об этом в поезде, который вез нас в Париж, по холоду, становившемуся все более и более жестоким. Франсис схватил насморк и сильно жаловался на него; он без всякого удовольствия думал и говорил о концертах, которые должен был дать в Голландии вместе с Дениз Дюваль. Я не рассчитывал увидеть Пуленка ранее дня, назначенного для записи наших бесед на радио, то есть до 30 января. Но получилось совсем иначе; дружба Пуленка все изменила. Дважды я обедал у него, первый раз перед спектаклем в Театре Франции, второй — перед вечером в Амбигю.
Мы прибыли в театр рано, «еще до того, как зажгли свечи»! Мы были одни в оркестре. Франсис начал восторгаться: «Какой прекрасный театр! Посмотри на восхитительный красный цвет плаща Арлекина! И эти зеркала в стенах зала! Эти легкие балконы! Взгляни на амфитеатр — он заставляет вспомнить литографии Домье, знаешь, те, на которых лица зрителей, склоненные к сцене, освещены снизу. Пр-р-р-релестно!» Комедия восхитила его до такой степени, что он захотел пойти поздравить актеров. Пыльные кулисы Амбигю, уборные, лишенные всякого комфорта, — также вызвали его восхищение. «Как я люблю этот старый театр,— говорил он, пока мы направлялись к метро.— Чувствуется, что там всегда играли комедию; он пропитан ею».