Глава VI. Оперы «Груди Тирезия» и «Диалоги кармелиток» (продолжение)
Глава №82 книги «Франсис Пуленк»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюНовая республиканская власть предписывает кармелиткам покинуть их обитель, в ответ на что монахини принимают обет мученичества. Когда кармелитки дают торжественную клятву, Бланш, воспользовавшись всеобщей суматохой, исчезает из монастыря и находит приют в опустевшем доме отца. Там ее и нашла одна из монахинь с приказом присоединиться ко всем остальным кармелиткам. Бланш, которую вновь терзают сомнения и предчувствия, не хочет идти.
Узнав о вынесении смертного приговора кармелиткам, Бланш устремляется на площадь, где должна произойти казнь. Когда осужденные монахини поднимаются на эшафот и среди них Бланш видит свою подругу Констан, она мгновенно принимает решение умереть вместе с ней.
Революция меньше всего привлекает внимание Пуленка, она не более чем второй план в этом крупномасштабном произведении. По словам автора статьи в немецком журнале «Schweizerische Musikzeitung» на первый план оперы вынесена судьба Бланш, а революционные сцены, такие эффектные в театральной постановке, Пуленк уводит на второй план, за кулисы. Речь о революции заходит лишь в конце второго действия, и лица, представляющие новое правительство,— только эпизодические фигуры.
История в этом произведении для композитора является лишь средой, тема «Диалогов кармелиток» иная: преодоление собственного чувства страха, перерождение, самопожертвование. Революция не занимает места в душах сестер-кармелиток, главный конфликт переходит в сферу конфликтов характеров: наивно-трогательная Констан; умная и проницательная первая мать-настоятельница; склонная к неожиданным переменам, изломанная и хрупкая Бланш; непреклонная и твердая вторая мать-настоятельница; композитор показывает, как все они по-разному противостоят вмешавшейся в их жизнь силе.
Персонажи, относящиеся к «враждебному» лагерю — офицеры, тюремщик, солдаты, народ, — не производят впечатления действенных образов, несмотря на то, что сила оказывается на их стороне. Так и кажется, что эти персонажи понадобились композитору лишь для того, чтобы показать твердость духа своих героинь, противопоставив их некоей жестокой внешней силе.
Пуленк — художник, которого мало интересовали вопросы политики. Однако он был настоящим патриотом и в трудные военные годы не побоялся поднять свой голос во имя Свободы. Принимаясь за сочинение «Кармелиток», Пуленк вряд ли думал о политичееком кредо своего будущего произведения. «Мое кредо — инстинкт. У меня нет устоявшихся канонов, чем я очень доволен. Я не владею (и слава богу) какой-нибудь определенной техникой письма», — преувеличенно резко оценивает себя композитор; в этих фразах, видимо, отражается известная ограниченность общественного сознания Пуленка (Francis Poulenc und seine Bernanos-Oper. «Osterreichische Musikzeitschrift», 1959, No 1, S. 4—9.). В первую очередь его заинтересовала необычная форма произведения и философская концепция Бернаноса, отвечающая его натуре.
Проблемы страха смерти и преодоления его волновали не только Бернаноса: это был характерный признак послевоенной Европы (20—30-е годы) XX века. Бернанос рассказывает о конце XVIII века, а те же самые проблемы звучали удивительно похоже и в устах поколения XX века. «От этого страха (смерти. — И. М.) вскакивали среди ночи в ужасе или неистовой ярости лучшие мои друзья... После тяжелой болезни один из них уверял нас, что познал все муки агонии до последнего вздоха включительно. Самым одержимым был Низан: иногда наяву он видел себя трупом, в глазах его кишели черви... Иногда, отрываясь от книг, эти смертники делились опытом бессонных ночей, предчувствием небытия... сейчас живешь — сейчас умрешь, кому жить — кому умереть, за час до смерти еще живешь», — писал Жан-Поль Сартр (Жан-Поль Сартр. Слова. M., «Прогресс», 1966, стр. 138.).
И если «Груди Тирезия» явились отражением «мальчишеской» стороны творческой натуры Пуленка, то «Диалоги кармелиток» с неменьшей силой показывают духовные тенденции композитора, не носящие, однако, всепоглощающего мистического характера, который ощущается в сочинениях Оливье Мессиана. В духовных поисках Пуленка скрещиваются самые разнообразные черты и жизни и искусства, что композитор объясняет также и своим происхождением. От матери-парижанки он унаследовал жизнерадостность и веселость, от верующего католика отца — склонность к глубоким раздумьям и проявившуюся с годами религиозность.