«Турандот». Последняя песня
Глава №150 книги «Путеводитель по операм — 1»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюПуччини шестьдесят лет. Его терзает тяжелое чувство — боязнь, что талант, вдохновение и фантазия умерли, опередив физическую смерть уставшего тела. Но воля к жизни гения-творца периодами воскресает, и тогда он стремится к борьбе со все уносящим временем, ища ту песнь, последнюю, которой он простился бы с земной жизнью.
В 1919 году Пуччини пишет Адами: «Поломайте головы, дорогие господа... Напишите что-нибудь ...»
В Берлине, в театре Макса Рейнгардта он увидел «Турандот» Шиллера. Ему очень понравилась Гертруда Эйзольдт в главной роли, воображение его захватил мир сказ чного Китая, вызванного на снену режиссерским искусством Рейнгардта.
Может быть, это и есть новая тема? Последняя?
Композитора увлекает сказочный мир и образ кровожадной принцессы, обезглавливающей своих женихов, хладнокровно требующей крови прекрасных юношей. Историю Турандот впервые обработал для сцены венецианский писатель Карло Гоцци, но Пуччини знакомится с древней легендой уже по произведению Шиллера. Для него достают итальянский перевод, он с жаром и беспокойством читает, проектирует и мечтает. Фантазия его разыгралась, и он торопит молодых либреттистов, Адами и Симони. Композитор очень беспокоен и жаден, словно чувствует, что у него осталось мало времени. Он очень спешит с работой, которая тем не менее тянется 4 года. В одном из писем Пуччини в отчаянии жалуется: «Я провел пальцем по клавиатуре рояля, и палец запылился». На письменном столе у него валяется куча писем; он их даже не распечатывает.
Наконец, ему присылают текст первого действия. Тогда еще «Турандот» предполагали уложить в два акта. Пуччини ведет активную переписку с либреттистами, они уславливаются о том, что опера будет состоять из трех действий. Воображение его отчаянно работает, он посылает Адами инструкции одну за другой: «В третьем действии пусть будет бурное проявление народного гнева из-за кровопролитий».
Очень важно и интересно заметить, что в сознании Пуччини оформляется опера, где большое место занимает хор и где роль народа много значительнее, чем в прежних его произведениях. Для него, как и для всех великих оперных композиторов, большим искушением является память о древнейшей форме музыкальной драмы — античной, греческой трагедии. В античной трагедии главная роль принадлежала хору, воплощавшему в себе сам греческий народ. Хор подозревал, вспоминал, страшился, ненавидел, любил, судил. В своей новой опере Пуччини предназначал эту роль хору, представляющему китайский народ. Ои задумал крупные, бурные, страстные, многозначащие, широко построенные хоровые сцены.
В то же время, чтобы подзадорить ленивых, по его мнению, на самом же деле сомневающихся и нерешительных либреттистов, он все чаще и все менее уверенной рукой пишет им торопящие их инструкции. Теперь уже изо дня в день, с часа на час он требует, требует настойчиво. «Дорогие мои поэты, не спите ... Турандот никогда не родится. Так нельзя работать!... Если мы не будем беречь огонь вдохновения, он погаснет... А я и отдохнуть не могу без этого огня, без этого жара».
Пуччини откровенно признается: «Писать для меня либретто — дело не шуточное. Достаточно ли во мне сил, чтоб толкать вас на такую работу? Кто знает? ... Не устану ли я?»
Он углубляется в изучение китайской музыки. Британский музей любезно предоставляет ему единственный экземпляр рукописного сборника древних китайских ритмов. Он изучает экзотические музыкальные инструменты, их тембр, словно выспрашивая у них, каков их секрет, на что они способны. И пишет письма, подгоняет с трудом и медленно работающих Адами и Симони. Пуччини пишет музыку, пока без текста, подготавливает наброски с характерными аккордами. По его же словам, он работает, словно раб. «Плохое, адское настроение... Не болен ли я?» Он вздыхает: «Мне скоро конец, вы меня приговорили к смерти... Симони сведет меня в могилу... Наша Турандот в густом тумане ... Вы оба скрылись в темноту и равнодушие».
Пуччини болеет. Его все сильнее мучит давная боль в горле. Но он бросается в работу, словно в диком порыве. Будто в погоне за чем-то!
Потрясающе его письмо, в котором он пишет: «Эльвира и я ... словно две пожелтевшие семейные фотографии... Спим, едим, читаем «Курьер», старый маэстро по вечерам забавляется несколькими тактами музыки ...» Эти приступы усталости вновь сменяет лихорадочный интерес. Композитору не нравится вступление ко второму действию, он снова и снова переделывает его. Появляются сомнения: а вдруг китайская обстановка не соответствует духу его фантазии? Он запирается без еды и питья, но работа не движется, вернее движется не так, как ему хотелось бы. «Не нужна Турандот!» Позднее: «Я проклинаю Турандот... мне нужна бы лучше какая- нибудь милая тема, простая, нежная мысль».
Время создания оперы полно страданий, мук тела и души. Временами в нем вспыхивает любовь к жизни, творческая сила. Затем он вновь ослабевает, охваченный сомнениями. Он еще считает, что причиной все более мучительных болей горла является подагра. Страдания его усиливаются, внутреннее сопротивление падает почти совершенно. Душа его погружена в водоворот отчаяния. К счастью, Пуччини — художник в полном смысле слова, человек настроения, вспышки энергии часто сменяют периоды упадка. Он вновь приступает к работе, и как раз сочиняет прощальную арию Лиу, когда боль вырывает у него из рук перо.
В сопровождении сына Пуччини едет в Брюссель, к доктору Леру. В своем последнем письме к Адами он пишет о своих непереносимых страданиях и спрашивает: «А Турандот? ..»
На операционном столе брюссельской клиники он просит бумагу, карандаш. Говорить он уже не может. Он набрасывает на бумаге, едва разборчиво, потрясающие строки: «Господа... Дайте мне только двадцать дней, двадцать дней, чтоб я смог закончить «Турандот».
Медицина не смогла дать Джакомо Пуччини эти двадцать дней. Опера, на основе его последних набросков, была закончена композитором Альфано.