На пороге «Ла Скала»
Глава №15 книги «Артуро Тосканини. Великий маэстро»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюНе прошло и двух месяцев после премьеры Богемы в туринском "Реджо", как Артуро Тосканини впервые встал за пульт в миланском театре "Ла Скала", где ему предложили провести четыре симфонических вечера.
По традиции такой чести — руководить концертами в "Ла Скала" — удостаивались только самые выдающиеся дирижёры.
Выступление на сцене прославленного миланского театра стало огромным событием в жизни маэстро, который всегда восхищённо отзывался об удивительной акустике его зрительного зала.
Программы миланских концертов Тосканини отличались разнообразием, но иногда выглядели слишком пёстрыми: между симфониями Бетховена, Гайдна и впервые исполненным Прологом из Гибели богов Вагнера звучали сочинения Трукко, Манчинелли, Понкьелли и других композиторов — современников Тосканини.
Газеты скупо писали об этих концертах, так как в те времена в Италии интерес у слушателей к симфонической музыке оставался очень невеликим, а у критиков не накопилось ещё достаточного опыта и знаний в этой области.
В июне 1897 года в музыкальной деятельности Тосканини выдался небольшой перерыв. 21 июня он женился на Карле Де Мартини, дочери одного миланского банкира. Она не слыла особым знатоком музыки, и всё же именно музыка сблизила их.
Ида, сестра Карлы, сопрано, пела под управлением Тосканини. Её всегда сопровождала Карла. Так маэстро и познакомился со своей невестой, которой не исполнилось тогда ещё и двадцати лет.
Юная, очаровательная девушка, она вызвала симпатии Тосканини не только своими личными добродетелями, его поразил контраст со всеми прочими дамами театрального мира, самоуверенными и высокомерными.
А давнишний друг маэстро дирижёр Энрико Поло из Пармы полюбил Иду Де Мартини и женился на ней.
Вскоре в Милане состоялась и свадьба Тосканини. Это событие достойно отметили родители жены. Родственники со стороны мужа на нём не присутствовали. В ту пору тридцатилетний Тосканини давно отошёл от своей семьи. Он только иногда переписывался с отцом и матерью, да материально помогал им. Хотя они и гордились успехами сына, но ни разу не побывали на его спектаклях или концертах, никогда не видели его дирижирующим или же раскланивающимся на аплодисменты публики.
Обе семьи так и остались чуждыми друг другу. Маэстро не предпринимал ничего, чтобы изменить положение. Только несколько лет спустя он привёз жену и детей в отчий дом.
Супруга маэстро Карла Тосканини стала необыкновенно верной помощницей мужу, вечно занятому работой, беспокойному, погружённому в свои замыслы.
В 1898 году в Турине вторично открылась международная выставка. Магистрат решил отметить это событие большим циклом концертов. Симфонические вечера намечались два раза в неделю в течение четырёх месяцев.
Поначалу думали пригласить лучших итальянских дирижёров, но столкнулась с непреодолимыми трудностями, и Депанис посоветовал все концерты поручить одному маэстро, а именно Тосканини. Это выгялдело неслыханно. Такого напряжения не мог вынести никто. Но дирижёр блистательно со всем справился. Ему предоставили полную свободу и в подборе оркестрантов и в выборе произведений для исполнения.
Тосканини составил разнообразную программу от сочинений XVIII века до опусов современных композиторов. В 43 концертах намечалось исполнить 133 пьесы 54 авторов. 48 из них прозвучали в Турине впервые, а многие вообще нигде прежде не исполнялись. Все вместе они составили подлинную энциклопедию симфонической музыки.
— Труд огромный, — вспоминал Тосканини позже, — но, должно быть, гораздо труднее пришлось публике, чем мне.
Маэстро с блеском выдержал испытание.
Незадолго до начала концертов Тосканини отпраздновал рождение первенца. Он появился на свет 31 марта, спустя ровно девять месяцев после свадьбы. Такое совпадение, очень редкое, позабавило маэстро. Позже он не раз вспоминал этот случай, добавляя с лукавой усмешкой:
— Я никогда не теряю времени даром!
Две недели Тосканини любовался малышом, но потом опять с головой окунулся в работу. Он не припоминал другого такого периода в своей деятельности, который потребовал бы столь напряжённого труда.
В этом же, 1898 году Тосканини довелось познакомиться с Алоисом Моозером, швейцарским историком музыки, учеником М. Балакирева и Н. Римского-Корсакова. Вот как вспоминает об этой встрече швейцарский музыкальный критик:
«По счастливой случайности в течение одного года мне удалось близко познакомиться с двумя самыми великими дирижёрами, имена которых вошли в историю музыки. Это Ганс Рихтер, друг и коллега Рихарда Вагнера, и Артуро Тосканини, чья блистательная карьера ещё только начиналась.
Я встретился с Тосканини в июле 1898 года при довольно любопытных обстоятельствах. Он был старше меня на девять лет, но несмотря на это нас сразу же связала прочная и взаимная дружба, которая окончилась только со смертью моего дорогого и давнего друга.
Вместе с одним шотландским альпинистом я попал в ущелье Жеан (на Монблане), укрываясь от страшной бури, которая застала нас двумя часами раньше описываемых событий.
Мы пережидали непогоду в крохотном убежище "Турин". Хлипкий домишко шатался от порывов ветра и, казалось, вот-вот обрушится в пропасть.
Мы разожгли очаг и занялись приготовлением пищи, когда до нас донеслись чьи-то громкие голоса. Шестеро итальянцев, облепленные снегом, не замедлили войти в домик. Стоял сильный мороз — 14 – 15 градусов ниже нуля и минус 5 градусов внутри жилища. Прибывшие поспешили к огню, чтобы согреться. Кто-то из них вдруг воскликнул:
– Эй, Тосканини!
Такой возглас насторожил меня. Музыкант по профессии, я не раз слышал это имя, читал в газетах о молодом, но уже прославленном дирижёре, исключительно талантливом, которому все единодушно прочат самое блестящее будущее.
Заинтересованный, я спросил:
– Тот самый Тосканини?
– Ну, да! Маленький! Маэстро!
Я постарался познакомиться с артистом, раз уж случай так предусмотрительно свёл нас. Артуро Тосканини сказал мне, что дирижирует в Турине на Национальной выставке симфоническим циклом из 43 концертов и друзья необдуманно уговорили его отправиться в горы отдохнуть. Должно быть, такую прогулку он совершает в первый и последний раз в жизни.
По-братски разделив с нашими многочисленными гостями горячий суп, мы с Тосканини устроились на походной кровати. Свернувшись клубком, бок о бок под каким-то жалким одеялом, мы начали разговор, который длился два с половиной дня, пока непогода держала нас в плену в "Турине".
В то время как наши товарищи по несчастью неистово резались в карты, чтобы убить часы вынужденного безделья, мы с маэстро вели нескончаемую беседу.
Я между прочим сообщил своему собеседнику, что бывал в Санкт-Петербурге, играл в императорских театрах, и очень удивился, услышав вдруг быстрый вопрос, который он задал мне:
– Значит, вы видели Бориса Годунова?
Я не мог прийти в себя от изумления. На Западе в ту пору не нашлось бы и двадцати человек, которые знали эту оперу великого композитора. Да и в России её тоже не жаловали. Правительство, двор, публика, музыканты, критики считали Мусоргского неудачником, не лишённым таланта, который, впрочем, он мог бы применить на что-нибудь более важное. Понятно, что его произведения почти не шли на императорской сцене, и меня познакомил с Борисом Годуновым мой учитель Милий Балакирев, который говорил об опере с неописуемым восторгом. Мне пришлось ограничиться прочтением партитуры за роялем. Музыка этой оперы вызвала у меня безграничное восхищение.
Это стало открытием, которое сразу же привело меня в безграничное восхищение.
И теперь, примерно в 3000 километрах от Санкт-Петербурга, в самом сердце Альп, в обледенелой хижине на высоте 3350 метров над уровнем моря, молодой итальянский музыкант говорит мне об этой опере!
Мне неизвестно, откуда он знал Бориса, каким образом так тщательно изучил партитуру и как сумел почувствовать волнующее величие этой оперы, вызвавшей у него горячее желание услышать и увидеть её на сцене.
– Когда-нибудь я буду дирижировать этой оперой, – уверенно заявил он.
Он осуществил это пятнадцать лет спустя в Нью-Йорке и затем в 1922 году в "Ла Скала". Среди всех примечательных чёрт, какими природа наделила необычайную личность великого артиста, самая замечательная – это проницательность, острота видения. Вот почему Артуро Тосканини смог сразу же понять исключительные качества произведения, столь отличавшегося от его обычного репертуара и так обидно не признанного в те далёкие времена.
В этом проявились, мне думается, острая наблюдательность, безошибочность оценки и глубокая восприимчивость, которые позволяют отнести Артуро Тосканини к самым интеллектуальным и самым выдающимся художникам своего времени».