Дневник моих песен (продолжение)
Глава №73 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержанию9 ноября 1939
«Аккомпанемент» в песне так же значителен, как и партия фортепиано в сонате. Может ли прийти кому-нибудь в голову пропустить пассажи в скерцо первой Сонаты Форе.
11 ноября 1939
«Бестиарий» Это были мои первые песни, сочиненные в 1918 году, в Пон-сюр-Сен. Я только что познакомился с Аполлинером у Валентины Гюго. Первоначально цикл состоял из 120 двенадцати песен. Я оставил из них только шесть по совету Орика. В Пон-сюр-Сен я был солдатом. Приехал на побывку в Париж и был потрясен, узнав, что Луи Дюрей, которому пришла в голову та же мысль, положил на музыку весь «Бестиарий». Я тут же посвятил ему мой. Эти короткие песни первоначально были сочинены для голоса и камерного оркестра. Их столько слышали в сопровождении фортепиано, что об этом забыли. А Жаль. Петь «Бестиарий» с иронией, а тем более «с намёками» полностью противоречит его смыслу. Это означает ничего же понимать в поэзии Аполлинера и в моей музыке. Я бережно храню письмо Мари Лоранеен, которая находит, что в моих песнях «звучит голос Гийома»; лучшей по хвалы быть не может. Лишь после того как Мария Фрейнд спела «Бестиарий» так же серьезно, как Шуберта, поняли, что это больше, чем шутка. Порой я сам удив ляюсь, что в этих первых песнях уже «проступает Пуленк». Не могу сказать того же о «Стихотворениях Ронсара», написанных шестью годами позднее. Впрочем, довольно часто случается, что индивидуальность, проявляющая себя на первых порах, затем утрачивается. Кто может, без изумления принять тот факт, что «Забытые ариэтты» Дебюсси написаны раньше, чем «Стихотворения Бодлера». Начиная с «Бестиария», я почувствовал крепкую и таинственную связь с поэзией Аполлинера. «Карп» не имеет никакого отношения к Фонтенбло. Я набросал его в вагоне-ресторане между Лонгвилем и Парижем. «Кокарды» относятся к той же эпохе. Они написаны под оркестровым влиянием Стравинского, хотя здесь это менее заметно, чем на многом другом, и под эстетическим трехцветным влиянием Роже де ла Френэ. Этот цикл также следует петь без иронии. Самое главное — верить в слова, которые порхают как птица, с ветки на ветку. Здесь воссоздаются Медрано 1920-го, Париж до 1914-го (шайка Бонно, вроде как!), Марсель 1918-го года. Нужно их угадать, как те виды, которые можно разглядеть внутри ручки-сувенира. Я отношу мои «Кокарды» к группе «сочинений о Ножане» с его запахом жареного картофеля, аккордеоном и духами Ливера. Одним словом, со всем тем, что я любил в том возрасте, люблю и сейчас. Почему бы и не любить? «Пять стихотворений Ронсара» написаны после «Les Biches», им присущи всевозможные небрежности, кроме, слава богу, одного — небрежности в просодии. Первое стихотворение довольно удачное, под сильным влиянием «Мавры». Некоторые из моих собратьев пели хвалу этому сборнику при его появлении. Вероятно, потому, что, мало любя мою музыку, они были счастливы, что здесь я меньше похож на самого себя. А вот Орик, он не ошибся. Я хорошо помню одну ночь в марте на вокзале в Медоне. Мы возвращались от одного друга. В ожидании поезда, он в две секунды доказал мне, что в них не проявилось мое лицо, несмотря на последние страницы песни «К своему пажу» и несколько «уголков» «Балета» (я цитирую Орика). «Атрибуты» нужно петь невозмутимо, без всякого рубато. В интерпретации других песен нет никаких неожиданностей... как и в самой музыке.