Мои друзья и я. Морис Равель
Глава №62 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюСтефан Одель — Сейчас Вы обвините меня в отсутствии воображения, но раз уж мы сегодня будем говорить о Морисе Равеле, мне приходится начать сначала и задать Вам, как обычно, банальный вопрос: когда Вы познакомились с автором оперы «Дитя и волшебство»?
Франсис Пуленк — Я познакомился с Равелем, могу сказать совершенно точно, в марте 1917 года. Как я Вам говорил, когда рассказывал об Онеггере, в это время я занимался роялем с Рикардо Виньесом, и моя жизнь проходила у него. Вы знаете, этот музыкант, этот изумительный пианист, который исполнял большую часть произведений Дебюсси и Равеля, был человеком необычайной культуры, и мои уроки фортепиано, которые должны были длиться час, длились иногда два, два с половиной, три часа, потому что он мне читал стихотворение Малларме, страницу из. Леона Блуа или что-нибудь Гюисманса и, работая. с таким человеком, однажды мне очень захотелось познакомиться с Равелем. Мне было тогда восемнадцать дет, и поскольку Равель тогда был в армии, а потом болел, я никогда не встречал его. Виньес сказал мне: «Послушайте, самое лучшее ... Я попрошу Равеля Вас принять (он был его близким другом). Вы придете к нему как-нибудь утром, Вы покажете ему Вашу музыку и сыграете его Сонатину, которую Вы хотите ему сыграть».. Помню, что я хотел также сыграть ему «Форлану», «Менуэт» и «Ригодон» из «Надгробия Куперену». Я «должен» был сыграть ему, потому что он дал мне поиграть всего лишь три минуты ... Может быть, он нашел, что я играю плохо, потому что немедленно начал разговор о сочинении музыки. Я показал ему несколько незначительных фортепианных пьес, которые он проглядел строго, но все же доброжелательно, а потом мы стали говорить обо всем понемногу. Он жил тогда в квартире на авеню Мак-Магон, у площади Этуаль ...
С. О. — А какое впечатление вынесли Вы после первой встречи с ним?
Ф. П. — Ах, ну вот, знаете ... «Уж-ж-ж-асное» разочарование.
С. О.— Не может быть!
Ф. П.— Ну, да, потому что Равель был воплощенный парадокс, и я думаю, что перед молодым музыкантом он намеренно преувеличивал парадоксальность своих суждений. Так, он мне объяснил, что Шуман... пф? пф! пф! ... был посредственностью, что Мендельсон .. .это прекрасно ... что «Песни без слов» Мендельсона в тысячу раз лучше «Карнавала» Шумана, что все последние произведения Дебюсси ...— которые я обожал ...— кстати, тогда я был одним из очень и очень немногих, кому они нравились...— «Игры», этюды для фортепиано,— что все это далеко не лучший Дебюсси. Что старость Дебюсси в музыкальном отношении не была прекрасной; что Сен-Санс был гениальным музыкантом ... что Шабрие не умел оркестровать свои произведения и т. д. и т. п. Все это меня ошеломило. Я вышел от него буквально нокаутированным ... Он оказался вовсе не тем музыкантом, какого я рассчитывал увидеть, и я должен сказать, что это объясняет, почему потом, когда Сати мне сказал — тут мне придется произнести грубое слово — «Этот ... Равель, глупости все, что он говорит» — так вот тогда, в тот момент, совершенно естественно принял позицию Сати и Орика, то есть позицию глубоко антиравелевскую ...