Мои друзья и я. Мануэль де Фалья (окончание)
Глава №48 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюС. О. — Лучшего и желать нельзя было!
Ф. П. — Уж поверьте мне, это было прекрасно. А Ванда, кроме всего прочего, пресмешно говорила: «Наконец-то, наконец, теперь вы больше не будете обращаться со мной как с выжившей из ума вдовствующей императрицей! Все композиторы, здесь присутствующие, должны писать для меня, потому что клавесин — не музейный экспонат». Тогда Фалья и пообещал ей написать Концерт для клавесина. Он написал его, а затем и я написал для Ландовской мой «Сельский концерт» . Вы не можете себе предста- вить, какими были репетиции «Балаганчика» у княгини де Полиньяк. Это было обворожительно, потому что нам открывался новый Фалья, новая Испания. Не Андалузия «Любви-чародейки», а сама Кастилия с ее Эскуриалом . Одним словом, это было поразительно. Должен сказать, что чем больше я слушаю оркестровку «Балаганчика», тем больше она меня пленяет, потому что мне кажется, будто я ее каждый раз открываю заново, а в этом, пони- маете ли, и заключается чудо прочувствованной инструментовки. Всегда можно хорошо написать, хорошо соркестровать, но далеко не всегда при этом чувствуют оркестр. Вот именно это и было удивительным у Фальи и у Равеля. У Равеля, например, «Дитя и волшебство» ... Оно начинается, дирижер подымает палочку ... и вы говорите себе, ах, да, в самом деле ... сейчас мы услышим два великолепных гобоя ... но происходит совсем другое, что превосходит все ваши ожидания ... вдруг в концертный зал проникает природа ... совершается чудо ... и это великолепно! Так же точно — говорю Вам это без литера турных прикрас — и «Балаганчик» источает аромат кастильского вина и диезотапспео — испанского сыра с особым привкусом.
С. О. — Вы дразните меня, у меня возникает бешеное желание попробовать этот сыр ... Но оставим гастрономию, а то нам трудно будет остановиться. Лучше вернемся к Фалье ... Мы говорили о его Концерте для клавесина.
Ф. П. — Это прекрасное произведение ... Его тоже следовало бы играть в Экскуриале. Анданте очень неожиданно ... Это необыкновенная пьеса, нечто вроде литургической музыки, очень, очень «удддивительное».
С. О. — Этот концерт посвящен Ванде Ландовской?
Ф. П. — Да.
С. О. — Следовательно, я делаю вывод, что она была его первой исполнительницей?
Ф. П. — Нет, нет, она его не играла первой и никогда не исполняла.
С. О. — Правда? Почему?
Ф. П. — Он едва не послужил причиной ссоры между Вандой и Фальей. Фалья работал очень, очень медленно и сначала послал первую часть Ванде, которая ждала его с нетерпением. Она пришла в восторг от музыки, но была разочарована инструментовкой. Она предложила ряд изменений, а Фалья нашел, что этих изменений слишком много, и отказался переделывать пьесу. В конце концов, он сам впервые исполнил это произведение в Париже, примерно в 1927—1928 годах, в старом зале Плейеля в квартале Оперы.
С. О. — Этот зал теперь разрушен. Мне бы не хотелось закончить нашу беседу, не спросив Вас, знаете ли Вы что-нибудь о рукописи, которую нашли в бумагах Фальи после его смерти и которая называется «Атлантида». Можете ли Вы что-нибудь рассказать о ней?
Ф. П. — Послушайте, послушайте, «Атлантида» совершенно неизвестна никому на свете. Я имею счастье быть другом и Халфтера, и в равной степени Ролан-Манюэля, исследователя музыки Фальи, и никому из нас не было известно это произведение. Эрнесто Халфтер — любимый ученик Фальи; уже несколько лет он работает над рукописью Фальи, которая по словам одних была почти закончена, а по словам других — едва намечена. Я всегда с недоверием отношусь к посмертным произведениям, но Халфтер питает глубокое уважение к Фалье, так же, как Фалья необычайно ценил Халфтера. Самое лучшее — это подождать премьеры ... Заранее ничего нельзя сказать.