Франсис Пуленк — писатель (продолжение)
Глава №3 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюСвою композиторскую деятельность Пуленк с первых же шагов сочетает с исполнительской, но в отличие от многих своих современников далеко не сразу решается предавать гласности свои мысли о музыке. Лишь в зрелом возрасте и не без колебаний композитор начинает делиться своими воззрениями в статьях, книгах и по радио в тщательно подготовленных беседах, которые затем превращались в книги, сохранявшие, однако, своеобразную форму, непринужденного обмена мыслями с любознательным собеседником. Впервые Пуленк выступил в печати в 1941 году с небольшой статьей-воспоминанием, озаглавленной «Сердце Мориса Равеля» («Le Coeur de Maurice Ravel» La Nouvelle Revue, 1941, I).
Эта восторженная дань памяти великого французского музыканта, с которым Пуленк довольно близко общался в последние годы жизни Равеля, приобретает особую значительность именно в то время, в период оккупации. В близком ключе написана в 1955 году статья «Памяти Белы Бартока» («Hommage a Bela Bartok», Revue Musicale, 1955, Nr. 224) И в ней преобладает тон воспоминания, хотя Пуленк мало общался с Бартоком, но неоднократно присутствовал на его концертах, и восхищался им как пианистом и композитором. Статья написана очень тепло, уважительно и сочувственно к тяжким испытаниям, которые выпали на долю Бартока, покинувшего родину, уехавшего в добровольное изгнание в знак протеста против хортистского режима. Пуленк вспоминает о выступлениях Бартока в Париже: «...виртуоз он был не менее выдающийся, чем композитор». Пуленк выражает сожаление о запоздалом признании Бартока во Франции: «Я думаю, что можно очень просто объяснить эту недооценку одного из самых великих музыкантов всех времен, вспомнив, что с 1914 по 1940 годы лучи гения Стравинского были столь ослепительны, что отодвигали в тень все остальное. Одному богу известно, насколько я сам восторгался Стравинским, непрерывно, начиная от «Жар-птицы» и кончая «Похождениями повесы», но я понимаю, что в поисках неведомого, а не просто новенького, молодежь 1940 года страстно увлекается Бартоком. Если бы мне было сейчас 20 лет, я, наверное, тоже примкнул бы к этой школе». Удивительно тактично и вместе с тем с огромным сочувствием Пуленк говорит о своей последней встрече с Бартоком: «В последний раз я его видел в Голландии незадолго до войны. На его лице, как когда-то на лице де Фальи, лежал отпечаток особого аскетизма. Перед нами был подлинный аристократ духа, меланхолично направлявшийся в изгнание и — как он, увы, наверное, это знал — безвозвратно... В маленьком зале в Амстердаме Барток играл со своей женой свою Сонату для двух роялей; за несколько дней до того они исполнили Двойной концерт Моцарта в сопровождении оркестра. Я редко бывал так глубоко взволнован, как в тот вечер при виде этих двух бледных изгнанников, игравших перед полупустым залом. То, что Барток был единственным прославленным музыкантом нашего времени, умершим в нужде, да еще в Америке, мне всегда казалось особым знамением судьбы. Столь чистый гений, горевший великолепным творческим огнем, обречен был кончить свою жизнь мучеником» («Revue Musicale», 1955, Nr. 224, р. 19).
Более специальный развернутый характер носит статья Пуленка «Фортепианная музыка Эрика Сати» («Revue Musicale», 1932, Nr. 212), в которой он объясняет, в чем именно заключалась сила новаторства Сати и секрет воздействия его на молодежь в 40—20-е годы. Статья «Фортепианная музыка Прокофьева» достаточна хорошо известна у нас, так как публиковалась неоднократно. В ней Пуленк рассматривает сочинения Прокофьева как композитор и пианист, определяет черты неповторимого своеобразия Прокофьева и выражает свое восхищение им. Наиболее развернутой среди статей является очерк «Музыка и русский балет Сергея Дягилева» («La Musique et les ballets Russes de Serge de Diaghilev». Histoire de la Musique, v. 2, Paris, 1960). В ней Пуленк мобилизовал все свои воспоминания о личном общении с Дягилевым и его труппой и с удивительным беспристрастием констатировал то огромное значение, которое имело для французского музыкального искусства дело Дягилева и его личное воздействие на французских музыкантов.