О симфоническом оркестре

Слово «оркестр» знакомо сейчас каждому школьнику. Так называется большой коллектив музыкантов, которые совместно исполняют музыкальное произведение. А между тем в Древней Греции термином «орхестра» (от которого впоследствии образовалось современное слово «оркестр») обозначали площадку перед сценой, где находился хор,— непременный участник древнегреческой трагедии. Позже на этой же площадке стала располагаться группа музыкантов, и ее назвали «оркестром».

Прошли века. И теперь само слово «оркестр» не имеет определенного значения. В наши дни существуют разные оркестры: духовые, народные, оркестры баянистов, камерные оркестры, эстрадно-джазовые и т. д. Но ни один из них не может выдержать соревнования со «звуковым чудом»; так часто и, разумеется, вполне справедливо называют симфонический оркестр.

Возможности симфонического оркестра поистине безграничны. В его распоряжении — все оттенки звучности от еле слышных колебаний и шорохов до мощных громоподобных раскатов. И дело даже не в самой широте динамических оттенков (они доступны вообще любому оркестру), а в той покоряющей выразительности, которая всегда сопутствует звучанию подлинных симфонических шедевров. Здесь приходят на помощь и тембровые сочетания, и мощные волнообразные нарастания и спады, и выразительные сольные реплики, и слитные «органные» пласты звучаний.

Вслушайтесь в некоторые образцы симфонической музыки. Вспомните удивительную по своей проникновенной тишине сказочную картинку известного русского композитора А. Лядова «Волшебное озеро». Предметом изображения служит здесь природа в ее нетронутом, статичном состоянии. Это подчеркивает и композитор в своем высказывании о «Волшебном озере»: «Как оно картинно, чисто, со звездами и таинственностью в глубине! А главное — без людей, без их просьб и жалоб — одна мертвая природа — холодная, злая, но фантастичная, как в сказке». Однако лядовскую партитуру нельзя назвать мертвой или холодной. Напротив, она согрета теплым лирическим чувством, — трепетным, но сдержанным.

Известный советский музыковед Б. Асафьев писал, что в этой «поэтической созерцательной музыкальной картине... творчество Лядова овладевает сферой лирического симфонического пейзажа». Красочная палитра «Волшебного озера» складывается из завуалированных, приглушенных звучаний, из шорохов, шелестов, еле заметных всплесков и колебаний. Здесь преобладают тонкие ажурные штрихи. Динамические нарастания сведены к минимуму. Все оркестровые голоса несут самостоятельную изобразительную нагрузку. Мелодического развития в подлинном смысле этого слова нет; как мерцающие блики, светятся отдельные короткие фразы-мотивы... Лядов, умевший чутко «слышать тишину», с поразительным мастерством рисует картину зачарованного озера — картину дымчатую, но вдохновенную, полную сказочного аромата и чистой, целомудренной красоты. Подобный пейзаж можно было «нарисовать» только при помощи симфонического оркестра, ибо ни один инструмент и ни один другой «оркестровый организм» не в состоянии изобразить столь наглядную картину и найти для нее такие тонкие тембровые краски и оттенки.

А вот пример противоположного типа — финал знаменитой «Поэмы экстаза» А. Скрябина. Композитор показывает в этом произведении многообразие человеческих состояний и действий в неуклонном и логически продуманном развитии; музыка последовательно передает инертность, пробуждение воли, столкновение с угрожающими силами, борьбу с ними. Кульминация следует за кульминацией. К концу поэмы напряжение растет, подготавливая новый, еще более грандиозный подъем. Эпилог «Поэмы экстаза» превращается в ослепительную картину колоссального размаха. На искрящемся, переливающемся всеми красками фоне (к огромному оркестру подключается еще и орган) восемь валторн и труба радостно провозглашают основную музыкальную тему, звучность которой к концу достигает нечеловеческой силы. Подобной мощи и величественности звучания не может достигнуть никакой другой ансамбль. Только симфонический оркестр способен так богато и вместе с тем красочно выразить восторг, экстаз, неистовый подъем чувств.

Лядовское «Волшебное озеро» и эпилог «Поэмы экстаза» — это, если можно так выразиться, крайние звуковые и динамические полюса в богатейшей звуковой палитре симфонического оркестра.

Теперь обратимся к примеру другого рода. Вторая часть Одиннадцатой симфонии Д. Шостаковича имеет подзаголо вок - «9-е января». В ней композитор повествует о страшных событиях «кровавого воскресенья». И в тот момент, когда крики и стоны толпы, ружейные залпы, железный ритм сол датского шага сливаются в поразительную по силе и мощи звуковую картину,— оглушительный шквал внезапно обры вается... И в наступившем молчанье, в «свистящем» шепоте струнных инструментов явственно слышится тихое и скорб ное пение хора. По меткому определению музыковеда Г. Орлова, создается впечатление, «будто воздух Дворцовой пло щади застонал от горя при виде свершившегося злодеяния». Обладая исключительным тембровым чутьем и блестящим мастерством инструментального письма, Д. Шостакович сумел чисто оркестровыми средствами создать иллюзию хорового звучания. Были даже случаи, когда на первых исполнениях Одиннадцатой симфонии слушатели то и дело приподнимались со своих мест, думая, что на эстраде за оркестром находится хор...

Симфонический оркестр способен передавать и самые разнообразные натуралистические эффекты. Так, выдающийся немецкий композитор Рихард Штраус в симфонической поэме «Дон Кихот», иллюстрируя известный эпизод из романа Сервантеса, удивительно «наглядно» изобразил в оркестре блеяние стада баранов. В сюите французского композитора К. Сен-Санса «Карнавал животных» остроумно переданы и крики ослов, и неуклюжая походка слона, и неугомонная перекличка куриц с петухами. Француз Поль Дюка в симфоническом скерцо «Ученик чародея» (оно написано по мотивам одноименной баллады В. Гёте) блистательно нарисовал картину разгулявшейся водной стихии (в отсутствие старого волшебника ученик решает превратить помело в слугу: он заставляет его носить воду, которая постепенно заливает весь дом). Не приходится уже и говорить, сколько звукоподражательных эффектов рассыпано в музыке оперной и балетной; здесь они тоже переданы средствами симфонического оркестра, но подсказаны непосредственной сценической ситуацией, а не литературной программой, как в сочинениях симфонических. Достаточно вспомнить такие оперы, как «Сказка о царе Салтане» и «Снегурочка» Н. Римского-Корсакова, балет И. Стравинского «Петрушка» и др. Отрывки или сюиты из этих произведений часто исполняются в симфонических концертах.

А сколько великолепных, почти что наглядных картин морской стихии можно встретить в симфонической музыке! Сюита Н. Римского-Корсакова «Шехеразада», «Море» К. Дебюсси, увертюра «Морская тишь и счастливое плавание» Ф. Мендельсона, симфонические фантазии «Буря» П. Чайковского и «Море» А. Глазунова — перечень подобных сочинений очень велик. Для симфонического оркестра написано множество произведений, изображающих картины природы или содержащих меткие пейзажные зарисовки. Назовем хотя бы Шестую («Пасторальную») симфонию Л. Бетховена с поразительной по силе изображения картиной внезапно разразившейся грозы, симфоническую картину А. Бородина «В Средней Азии», симфоническую фантазию А. Глазунова «Лес», «сцену в полях» из Фантастической симфонии Г. Берлиоза. Впрочем, во всех этих произведениях изображение природы всегда связано с эмоциональным миром самого композитора, а также тем замыслом, который определяет характер сочинения в целом. И вообще моменты описательные, натуралистические, звукоподражательные занимают совсем небольшую долю в симфонических полотнах. Более того, собственно программная музыка, то есть музыка, последовательно передающая какой-либо литературный сюжет, тоже не занимает ведущего места среди симфонических жанров. Основное, чем может гордиться симфонический оркестр,— это богатая палитра разнообразнейших средств выразительности, это колоссальные, до сих пор не исчерпанные возможности различных сочетаний и комбинаций инструментов, это богатейшие тембровые ресурсы всех составляющих оркестр групп.

Симфонический оркестр резко отличается от других инструментальных коллективов еще и тем, что состав его всегда строго определенен. Взять хотя бы многочисленные эстрадно-джазовые ансамбли, существующие ныне в изобилии чуть ли не во всех уголках земного шара. Они совсем не похожи один на другой: разным бывает и количество инструментов (от 3—4 до двух десятков и более), и число участников. Но самое главное — эти оркестры не сходны по своему звучанию. В одних преобладают струнные, в других — саксофоны и медные духовые инструменты; в некоторых ансамблях ведущую роль выполняет фортепиано (поддержанное ударными и контрабасом); в эстрадные оркестры различных стран входят национальные инструменты и т. д. Таким образом, почти в каждом эстрадном оркестре или джазе придерживаются не строго определенного инструментального состава, а свободно используют сочетания различных инструментов. Поэтому одно и то же произведение по-разному звучит у разных эстрадно-джазовых коллективов: каждый из них предлагает свою специфическую обработку. И это понятно: ведь джаз — искусство, в основе своей импровизационное.

Разными бывают и духовые оркестры. Некоторые состоят исключительно из медных инструментов (с обязательным включением ударных). А большинство из них не обходится без деревянных духовых — флейт, гобоев, кларнетов, фаготов. Разнятся между собой и оркестры народных инструментов: русский народный оркестр не похож на киргизский, а итальянский — на народные оркестры скандинавских стран. И лишь симфонический оркестр — самый крупный музыкальный организм — имеет давно установившийся, строго определенный состав. Поэтому симфоническое произведение, написанное в одной стране, может исполняться любым симфоническим коллективом другой страны. Поэтому язык симфонической музыки — поистине международный язык. Им пользуются уже более двух веков. И он не стареет. Более того, нигде не происходит столько интересных «внутренних» изменений, сколько их бывает в современном симфоническом оркестре. С одной стороны, часто пополняясь новыми тембровыми красками, оркестр становится с каждым годом все богаче, с другой — все отчетливее вырисовывается его основной остов, сформировавшийся еще в XVIII веке. И порой композиторы нашего времени, обращаясь к подобному «старомодному» составу, лишний раз доказывают, насколько велики еще его выразительные возможности...

Пожалуй, ни для одного из музыкальных коллективов не создано столько замечательной музыки! В блистательной плеяде композиторов-симфонистов сияют имена Гайдна и Моцарта, Бетховена и Шуберта, Мендельсона и Шумана, Берлиоза и Брамса, Листа и Вагнера, Грига и Дворжака, Глинки и Бородина, Римского-Корсакова и Чайковского, Рахманинова и Скрябина, Глазунова и Танеева, Малера и Брукнера, Дебюсси и Равеля, Сибелиуса и Р. Штрауса, Стравинского и Бартока, Прокофьева и Шостаковича. Кроме того, симфонический оркестр, как известно, является непременным участником оперных и балетных спектаклей. И потому к сотням симфонических произведений следует прибавить те фрагменты из опер и балетов, в которых именно оркестр (а не солисты, хор или просто сценическое действие) играет первостепенную роль. Но и это еще не все. Мы смотрим сотни кинофильмов и большинство из них «озвучено» симфоническим оркестром.

Прочно вошли в нашу жизнь радио, телевидение, компакт-диски, а через них — и симфоническая музыка. Во многих кинотеатрах перед сеансами играют малые симфонические оркестры. Создаются такие оркестры и в самодеятельности. Иными словами, из огромного, почти необъятного океана музыки, окружающего нас, добрая половина так или иначе связана с симфоническим звучанием. Симфонии и оратории, оперы и балеты, инструментальные концерты и сюиты, музыка для театра и кино — все эти (и многие другие) жанры попросту не могут обойтись без симфонического оркестра.

Однако неверно было бы считать, будто любое музыкальное сочинение может прозвучать в оркестре. Ведь, казалось бы, зная принципы и законы инструментовки, каждый грамотный музыкант может оркестровать фортепианное или какое-нибудь другое произведение, то есть одеть его в яркий симфонический наряд. Между тем на практике это бывает сравнительно редко. Не случайно Н. Римский-Корсаков говорил, что инструментовка — «одна из сторон души самого сочинения». Поэтому, уже обдумывая замысел, композитор рассчитывает на определенный инструментальный состав. Поэтому для симфонического оркестра могут быть написаны и легкие, непритязательные пьесы, и грандиозные, масштабные полотна.

Бывают, правда, случаи, когда сочинение получает вторую жизнь в новом, симфоническом варианте. Так случилось с гениальным фортепианным циклом М. Мусоргского «Картинки с выставки»: его мастерски оркестровал М. Равель. (Были и другие, менее удачные попытки оркестровки «Картинок с выставки».) Партитуры опер М. Мусоргского «Борис Годунов» и «Хованщина» заново ожили под рукой Д. Шостаковича, осуществившего их новую оркестровую редакцию. Иногда в творческом наследии композитора мирно уживаются две версии одного и того же произведения — сольно-инструментальная и симфоническая. Таких примеров немного, но они довольно любопытны. «Павана» Равеля существует и в фортепианном, и в оркестровом варианте, причем оба живут равноправной концертной жизнью. Прокофьев оркестровал медленную часть своей Четвертой фортепианной сонаты, сделав ее самостоятельным, чисто симфоническим произведением. Ленинградский композитор С. Слонимский написал вокальный цикл «Песни вольницы» на народные тексты; это сочинение тоже имеет два равноценных по своей художественной значимости варианта: один идет в сопровождении фортепиано, другой — в оркестровом сопровождении. Однако чаще всего композитор, принимаясь за работу, хорошо представляет себе не только замысел сочинения, но и его тембровое воплощение. И такие жанры, как симфония, инструментальный концерт, симфонические поэма, сюита, рапсодия и т. д.,— всегда тесно связаны со звучанием симфонического оркестра, можно даже сказать, неотделимы от него.

Реклама

• Belcanto.ru — классическая музыка, опера и балет