Станислав Нейгауз (Stanislav Neuhaus)

Народный артист РСФСР (1968)

Артистические династии... Так уж повелось, что музыкальная профессия нередко передается по наследству. Свою консерваторскую учебу Станислав Нейгауз начинал у В. С. Белова, а кончил в 1950 году по классу своего отца, знаменитого Г. Г. Нейгауза, и затем у него же совершенствовался в аспирантуре (1950- 1953).

Впрочем, несмотря на кровное родство, взаимопонимание тут установилось не сразу: "Поначалу отец не слишком-то верил в мое артистическое будущее. Но, присмотревшись ко мне однажды на одном из студенческих вечеров, изменил, видимо, свое мнение — во всяком случае, взял к себе в класс. У него была масса учеников, он ведь был крайне перегружен педагогической работой. Помню, мне чаще приходилось слушать других, чем играть самому,- очередь не доходила. Но, кстати, слушать тоже было очень интересно: узнавалась и новая музыка, и мнение отца об ее интерпретации. Его комментарии и замечания, кому бы они ни предназначались, приносили пользу всему классу«,- так вспоминал об этом впоследствии Станислав Нейгауз.

Первые появления С, Нейгауза на концертной эстраде носили, так сказать, семейный характер: вместе с отцом он выступал в фортепианном дуэте, исполняя произведения Моцарта, Листа, Шумана, Сен-Санса, Регера, Дебюсси, Рахманинова. Как тогда, так и в дальнейшем рецензенты отмечали общность художественных устремлений участников этого ансамбля: «Его игра, многим напоминающая игру его отца и учителя Г. Нейгауза, полна поэзии и благородства; под его пальцами музыка живет и дышит» (1956); «Игра его чарует лиризмом. В фразировке подкупает естественное декламационное начало. У С. Нейгауза все непринужденно, овеяно мечтательностью, либо по-юношески порывисто. Он многое унаследовал от отца и, прежде всего,- творческий дар музицирования, высокую звуковую культуру» (1958); «Благородство, романтичность трактовки, логическое и в то же время импровизационное развертывание творческого процесса, рождающегося как бы на наших глазах,- эти черты исполнительской манеры пианиста, бесспорно, идут от его отца и педагога — незабвенного Генриха Нейгауза» (1973). «Искусство С. Нейгауза насквозь романтично. В этом плане он, вероятно, самый „нейгаузовский“ из учеников Генриха Густавовича» (1977). Традиции отца С. Нейгауз развивал и на педагогическом поприще: с 1957 года он преподавал в Московской консерватории (в 1975-м ему было присвоено звание профессора).

Он рос в художественной среде. Редкая эрудиция отца открывала перед ним горизонты мировой культуры. А непосредственное общение с корифеями русской поэзии XX века — Борисом Пастернаком и Анной Ахматовой... «Стихами я заслушивался с детского возраста. Наверное, мне как музыканту это дало очень многое». Конечно, так. Недаром Станислава Нейгауза часто и по праву называли «поэтом фортепиано». Духовная культура, лиризм, возвышенная артистичность, благородство выражения, нервная экспрессия — все эти качества игры пианиста неизменно упоминаются в статьях о Станиславе Нейгаузе. И наиболее ярко раскрывались они в интерпретации произведений Шопена и Скрябина. Как раз эти имена чаще всего встречались в программах артиста, их наследию он нередко посвящал монографические вечера. Впрочем, романтическое начало С. Нейгауз привносил в трактовку любых произведений, скажем, венских классиков. То же самое касалось и современной музыки, хотя здесь репертуар пианиста ограничивался практически одним лишь С. Прокофьевым.

Не следует, однако, думать, что романтическая тенденция в творчестве Станислава Нейгауза — раз и навсегда застывшая данность. Нет, и в этой вполне определившейся стилистике искусство пианиста переживало заметные изменения. Скажем, Д. Рабинович еще в 1960-е годы указывал на возросшую емкость, экспрессивную насыщенность исполнительской манеры артиста: «С. Нейгауз — представитель романтического направления в современном пианизме. Ему близка музыка Шумана, Листа, Брамса, отчасти Прокофьева. Он настоящий шопенист — вспоминается его умная и тонкая, а главное, чуткая к духу творчества Шопена передача Сонаты си-бемоль минор. Вместе с тем, если раньше в игре пианиста зачастую преобладали нежные лирические тона, даже в бетховенской сонате соч. 110, то теперь чувства его стали объемнее, глубже. Как и несколько лет тому назад, он умеет ценить поэзию нескорых темпов. Только сегодня цель С. Нейгауза — не камерная интимность, а напряженность экспрессии, достигаемая торможением, что в известной мере роднит его с В. Софроницким... Слушая С. Нейгауза, чувствуешь, что он любит музыку что он порой тормозит движение, ибо не хочет, не может перейти к следующему созвучию раньше, чем до конца не „переживет“ данное,- качество подлинного художника!»

Говоря о творчестве С. Нейгауза, можно, почти не боясь преувеличений, поставить чуть ли не знак равенства между искусством интерпретации и искусством импровизации. Непосредственный творческий поиск на эстраде — вот что, прежде всего, влекло артиста. «В огромном зале Станислав Нейгауз остается словно наедине с инструментом и с музыкой,- замечал И. Андроников.- Словно в зале никого нет. И он играет Шопена как для себя. Как свое, глубоко личное...» А в результате слушатели бывали вовлечены в этот захватывающий процесс рождения музыки. Такой импровизационной направленности под стать и сам характер пианистической манеры артиста. В ней, как пишет Г. Цыпин, «ни сверхпрочной выучки, ни окаменелости форм, ни „бронебойного“ техницизма... В пианизме С. Нейгауза угадываешь какую-то хрупкость, ранимость, незащищенность. Естественно, это не стало бы плюсом при интерпретации, скажем „Трансцендентных этюдов“ Листа или брамсовских Вариаций на тему Паганини. Когда же С. Нейгауз играет мазурки Шопена, когда звучат такие пьесы Скрябина, как „Загадка“ или „Ласка в танце“, в этой пианистической хрупкости, непритязательной скромности музицирования — свой особый шарм».

Да, «бронебойного» техницизма у С. Нейгауза, действительно, нельзя было обнаружить. Мало того, в его концертных выступлениях встречались (чаще или реже) огрехи по части технологической выделки. И что же? Не только публика, но даже рецензенты как бы проходили мимо всех этих формальных неточностей, потому что они, эти огрехи, с лихвой искупались глубокой содержательностью искусства С. Нейгауза. Вот, например, на вечере, посвященном памяти Г. Г. Нейгауза, артист играл оба концерта Шопена: "Может быть, кто-нибудь из дотошных критиков,- подчеркивал М. Серебровский в "Музыкальной жизни«,- и счел, что какой-нибудь пассаж прозвучал не на все сто процентов безупречно. Но стоит ли это акцентировать, когда речь идет об истинной вдохновенности исполнения, той дорогой вдохновенности, которой нам так часто не хватает в игре иных «безупречных» виртуозов?!"

...Станислав Нейгауз сравнительно быстро завоевал большую концертную эстраду и признание слушателей. И это, несмотря на конкурсные фиаско. Что делать, подчеркнутая артистическая «особость», определенная спонтанность эстрадной манеры частенько не укладывается в прокрустово ложе универсальных конкурсных нормативов. Однако его творческая судьба, так рано оборвавшаяся,- лишнее доказательство того, что настоящий художник всегда найдет свою дорогу в искусстве.

Григорьев Л., Платек Я.

Реклама

• Belcanto.ru — классическая музыка, опера и балет