Странник. 1861—1864

Жизнь Вагнера в эти годы подобна кошмару. Он сам стал "летучим голландцем" и носился по морю без руля и без ветрил, не зная ни покоя, ни домашнего очага. Две цели твердо стояли перед Вагнером, и он с железной решимостью преследовал их. Одна - исполнение "Тристана". Другая - обретение времени и покоя для создания нового большого произведения. Со времени окончания "Тристана" прошло два года; за это период не было сделано ничего, кроме переделки "Тангейзера" для Парижа. А теперь вновь вдохновение посетило Вагнера: непостижимо, с какой уверенностью Вагнер всякий раз знал, что в нем свершилось чудо творчества и что это чудо породит нечто великолепное, величественное. Другой человек хранил бы это в тайне, а Вагнер экспансивен и готов рассказывать о чуде любому встречному. Матильда Везен-донк, видимо, первой узнала о новом чуде, потому что Вагнер вытребовал дрезденский эскиз "Мейстерзингеров", оставленный в цюрихском доме. В 1861 году Вагнер случайно заехал в Нюрнберг, и теперь в нем “словно зазвучала увертюра к "Нюрнбергским мейстерзингерам"”. "В венской гостинице я на удивление быстро набросал сценарий оперы, с удовольствием отметив про себя, что память моя по-прежнему ясна, воображение-живо и деятельно". Корнелиус разыскал для Вагнера в Венской придворной библиотеке самый, главный исторический источник - "Книгу о сладостном искусстве мейстерзингеров" Иоганна Кристофа Вагензейля (1697). В декабре Вагнер вернулся в Париж и в течение четырех недель завершил текст нового произведения. Во время одной из прогулок он записал мелодию хора "Wach auf", которая как раз пришла ему в голову. Он пишет Матильде: "Вы подивитесь на моих мейстерзингеров!" Он уже отошел от сентиментального "тристанов-ского" стиля венецианского времени и перешел с Матильдой на "вы". "Держитесь, а то влюбитесь в старика Сакса! Чудесная работа - в прежнем эскизе я нашел мало дельного или вовсе ничего". И он не может удержаться, чтобы не приписать: "Да, надо побывать в раю, чтобы знать, что заключает в себе такой сюжет". В день своего рождения, 22 мая, он пишет Матильде: "Мне вдруг пришла идея оркестрового вступления к третьему действию "Мейстерзингеров". Волнующая кульминация наступает в этом действии в тот момент, когда Сакс поднимается перед собравшимся народом и народ встречает его возвышенной бурей восторгов. Народ поет - торжественно и радостно - первые восемь стихов из Саксова стихотворения в честь Лютера. Музыка уже написана. Теперь же, во вступлении к третьему действию, когда поднимается занавес, Сакс сидит погруженный в глубокие раздумья - тут басовые инструменты исполняют тихий, мягкий, глубоко меланхолический пассаж, это величайшее отречение; тут, как благая весть, вступает исполняемая валторнами и звучными духовыми инструментами торжественная и радостно-светлая мелодия хора "Wach auf!", она нарастает и звучит уже во всем оркестре. Мне стало ясно, что моя работа станет совершенным шедевром, стало ясно и то, что я закончу ее". В тот же день Вагнер пишет своему молодому другу Венделину Вейссхеймеру: "С сегодняшнего дня, с утра дия моего рождения, я знаю, что мои "Мейстерзингеры" станут шедевром".

Однако мы опередили события. После скандала с "Тангейзером" Вагнер, которому отныне не был заказан въезд в Германию, незамедлительно предпринял решительные шаги, чтобы добиться исполнения "Тристана". Он давно уже зарился на Карлсруэ: великий герцог Баден-ский был расположен к Вагнеру, и "Тангейзер", и "Лоэнгрин" входили в репертуар придворного театра. Но недоставало исполнителей главных партий, и Вагнер отправился в Вену, чтобы по поручению придворного театра Карлсруэ договориться с нужными певцами. Венский придворный капельмейстер Эссер, давно связанный с Вагнером, первым делом пригласил его на спектакль "Лоэнгрина" - Вагнер впервые услышал свою оперу. Его чувства не поддаются описанию: "Весь спектакль, на котором я присутствовал, - пишет Вагнер, - превратился в сплошную овацию; только в Вене и можно испытать такое. Мне хотели показать и две другие мои оперы, но мне как-то страшновато было вновь пережить то, что испытал я в этот вечер. Кроме того, мне были известны слабости здешней постановки "Тангейзера", и я согласился лишь на более скромного "Летучего голландца", главным образом потому, что мне хотелось послушать певца Бека, блиставшего в этой опере. Но и на этот раз публика выражала мне свою радость, теперь, на волне всеобщей благожелательности, я мог подумать и о своем главном деле". Но это было не так-то просто: интендантов венского театра невозможно было уговорить предоставить отпуск певцам, чтобы те могли поехать в Карлсруэ; напротив, Вагнеру предложили уступить премьеру "Тристана" Венской опере, коль скоро здесь есть подходящие певцы. На том сошлись, и премьера была назначена на ближайший сезон 1861/62 года.

Но тут начались затруднения. Госпожа Мейер-Дустман, предполагаемая Изольда, учит свою роль охотно, с рвением, но Алоис Андер - Тристан мучается горлом; репетиции, едва начавшиеся, приходится прервать. В этот промежуток времени Вагнер возвращается в Париж, пишет текст "Мейстерзингеров" и непосредственно после этого читает его нескольким друзьям в доме издателя Шотта в Майнце. Шотт уже приобрел права на издание произведения. Автор - это вполне в духе Вагнера - специально ради этого важного события вызвал к себе своего друга Петера Корнелиуса из Вены - деньги на поездку выдал тому, и тоже по поручению Вагнера, другой венский приятель, врач Штандхартнер. Очень изящно Вагнер рассказывает об этом Матильде: "Я впервые читал драму в Майнце у Шоттов, 5 февраля, - я был вынужден отказаться от мысли прочитать ее Вам первой. Но надо было подумать, кем заменить Вас, и я перед отъездом из Парижа написал Корнелиусу в Вену (Вы со временем больше узнаете о нем), чтобы тот вечером 5 числа непременно был у Шотта в Майнце, а то я снова буду с ним на "вы". И все пошло как в шиллеровской "Поруке": реки вышли из берегов, многие поезда не ходили, повсюду опасности. Но все напрасно: ровно в семь часов 5 числа мой Корнелиус был в Майнце, на следующий день он отбывает в Вену! А вы должны знать, что он страшный бедняк, он дает массу уроков, чтобы заработать хотя бы 40 гульденов. Но - он любит меня..."

Вагнер побудил издателя выплачивать ему авансы и поселился в Бибрихе неподалеку от Майнца, чтобы работать в тиши. Он в последний раз пробует жить вместе с Минной. Из этого ничего не выходит - одни скандалы, супруги окончательно расстаются. Минна уезжает в Дрезден, Вагнер обещает выплачивать ей тысячу талеров в год и, насколько может, выполняет это обязательство. Иной раз расплачиваться приходится его врачу и другу доктору Пузинелли в Дрездене - Вагнер (еще с дрезденских времен) и без того по уши у него в долгах.

Финансовые проблемы Вагнера давно стали неразрешимыми. В пору создания "Голландца" 500 франков еще были для него реальной подмогой, а теперь сумма в десять раз больше - что капля, упавшая на горячий камень. Бессмысленно подсчитывать суммы, которые прошли через его руки в годы парижской авантюры с "Тангейзером". Он вечно снимает суммы вперед, при этом оставаясь оптимистом. Если отвлечься от этого, то он распоряжается полученными займами без малейшего смущения - он готов истратить последний талер друга на что придется.

В 1859 году он направляется в Париж с круглой суммой в кармане (заем Веэендонка), а уже через несколько месяцев делает попытку занять деньги у Тихачека в Дрездене: "На будущий год "Тристан" принесет мне много денег, и парижский "Тангейзер" - тоже; сейчас же я в безвыходном положении. Весной я твердо рассчитываю на 5000 франков, которые мне хотелось бы получить вперед - это венский гонорар за "Тристана". Они горят нетерпением приобрести эту оперу, но я не могу отдать ее им, прежде чем не исполню сам... Не знаешь ли, кто мог бы ссудить мне 5000 франков? Неужели же невозможно немедленно раздобыть для меня такую весьма реальную сумму в счет будущего - вполне гарантированного (судя по опыту прежнего) дохода? Я действительно в большом затруднении - с тенденцией к возрастанию (только я не могу никому показать это здесь). а потому заранее прилагаю расписку - может быть, этого будет достаточно на первый случай. Если заем нельзя получить единовременно, то я удовольствовался бы на первое время половиной, с тем чтобы получить остаток до конца года, но вполне успокоит меня только вся сумма".

Живя в Бибрихе, Вагнер опять страдает от отсутствия денег. Тогда, 9 сентября 1862 года, он пишет другому певцу, Людвигу Шнорру- исполнителю Лоэнгрина и Тангейзера в Карлсруэ: "Вот Вам случай доказать великим усердием, что Вы - мой. Вы находитесь в таком положении, когда можете помочь мне либо из собственных средств, либо поручившись за меня - этим Вы будете способствовать тому, что моя жизнь пойдет в нужном, окончательном направлении. Чтобы достигнуть своей цели, мне необходимы 1500-2000 талеров, из них по крайней мере тысяча немедленно... Многое зависит от того, что Вы на это скажете". За несколько месяцев до этого Вагнер в том же тоне писал графине Пурталес, супруге прусского посланника в Париже: "Мой милостивейший друг, поймите, что лишь благороднейшая забота заставляет меня забыть естественную робость и обратиться к Вам с самой сердечной просьбой каким-то образом прийти мне на помощь, ссудив 1200 талеров. Смею предполагать, что с окончанием работы, которой я буду исключительно занят до конца года, я окажусь в таком положении, что смогу вернуть сумму, о которой прошу и которая чрезвычайно необходима мне сейчас для душевного покоя, отчего для меня и будет честью и радостью, если Вы переведете мне ее в виде займа. Эта дружеская услуга бесценна, она позволит мне предаться своему труду". Графиня перевела Вагнеру испрашиваемую сумму, однако, видно, денег хватило ненадолго.

Прежде мы упоминали Венделина Вейссхеймера, ученика Листа, -он восторгался Вагнером и чтил его. Когда Вагнер поселился в Бибрихе, Вейссхеймер служил капельмейстером в Майнце. У него, в глазах Вагнера, было неоценимое преимущество - богатый отец, так что Вагнер иной раз мог обращаться к нему за помощью. "Дела мои из рук вон плохи, - писал он Вейссхеймеру в те же дни, что и Людвигу Шнорру, -из прилагаемого письма Вы можете заключить, что я совсем не могу полагаться на Шотта [Вагнер приложил отказ Шотта выплачивать Вагнеру дополнительные авансы. -Авт.]... Прошу Вас, поговорите толком с отцом... Можно единым разом поправить мои дела, но для этого нужен заем тысяч в пять гульденов... Вплоть до окончательной выплаты долга (вместе с процентами) я предоставлю в полное распоряжение Вашего отца свои театральные гонорары, то есть суммы и проценты (за исключением берлинских), которые буду иметь со спектаклей "Мейстерзингеров". Твердо верю, что уже к началу 1864 года полностью расплачусь с ним... Вот случай убедиться, каким влиянием пользуетесь Вы у своего отца!.." Этот ход ни к чему не привел, да и Вагнер в своих расчетах был необоснованно оптимистичен, потому что "Мейстерзингеров" успел кончить лишь к 1867 году. Вейссхеймер приводит относящееся к тому времени (когда Вагнер переживал страшные денежные затруднения) устное замечание Вагнера: "Право же, я сейчас в таком положении, что за 5000 гульденов готов продать свою бессмертную душу". И все равно так или иначе ему удается раздобыть средства. Бюлов посетил в это время Вагнера вместе со своей юной супругой Козимой, дочерью Листа; он пишет Вейссхеймеру: "Собственно говоря, невозможно представить себе, сколько денег можно истратить за 14 дней!" И добавляет: "Вот загадка: когда ему нужно, он всегда умеет раздобыть деньги - он еще более гениальный финансист, чем поэт и музыкант!"

Вейссхеймер тоже не сидит сложа руки. Он намерен дать в Лейпциге концерт, чтобы как дирижер и композитор показать себя. Он предлагает Вагнеру исполнить на этом концерте увертюру к "Мейстерзингерам", законченную весной в Бибрихе. Вагнер дирижирует двумя увертюрами: к "Мейстерзингерам" и "Тангейзеру"; Бюлов исполняет концерт для фортепьяно с оркестром Листа; остальная программа составлена из произведений Вейссхеймера. Увы! От концерта было мало проку в денежном отношении: в зале находилось немного слушателей, и Вейсс-хеймеру-отцу пришлось раскошелиться. Зато вызвали восторг произведения Вагнера - вступление к "Мейстерзингерам" бисировали. Должно быть, именно в те дни зародилось глубокое чувство между Вагнером и Козимой...

В Бибрихе Вагнер был лишен покоя, и "Мейстерзингеры" продвигались медленно. Вагнер остановился на середине первого акта, покончил с Бибрихом и в ноябре снова поехал в Вену, чтобы сдвинуть с мертвой точки застрявшего в театре "Тристана". Однако прежние трудности оставались: партия Тристана, очевидно, пугала Андера, поскольку требовала неимоверной затраты сил, а другого Тристана не было. Новую трудность создал себе Вагнер сам: в Бибрихе его утешала миловидная девица из Майнца по имени Матильда Мейер. А в Вену вместе с ним прибыла уже совсем другая Мейер - Фридерика, актриса из Франкфурта, которую он рассорил с ее директором и в Вене всюду прямо представлял как свою даму. Петер Корнелиус, тонкий наблюдатель и критик, рассказывает об этом так: "Вагнер ради своей мадемуазель Мейер устроил музыкальный вечер. Ее камеристка тоже присутствовала - в качестве дуэньи. Видимо, она недурной человек, весьма рассудительна, но не лезет вперед, у нее не очень красивое, живое лицо. Вагнер в ее присутствии ведет себя как предупредительный кавалер. Раз уж он не может обойтись без такой связи, то, кажется, между ними сложились вполне приличные отношения". Но один неприятный момент все-таки есть: Фридерика - сестра госпожи Дустман, разучивавшей партию Изольды. До тех пор она была надежной союзницей Вагнера, но теперь для нее отношения Вагнера с сестрой - камень преткновения; дружбе - конец.

Зато Вагнер вновь почувствовал страсть к исполнительству. Он повторяет свой парижский эксперимент и устраивает в Вене три концерта с фрагментами своих новых произведений: "Золота Рейна", "Валькирии", "Мейстерзингеров". Из "Мейстерзингеров" в программе стоит обращение Погнера к мастерам - именно до этого места Вагнер и дописал оперу. Прежние его произведения давно стали популярны в Вене, а "Тристана" он не трогает - до' предстоящей премьеры. Художественный итог концертов можно назвать блестящим - и вновь они приносят дефицит. Тогда Вагнер принимает приглашение в Прагу, а в феврале едет в Россию, где дает концерты в Петербурге и Москве. Здесь Вагнера торжественно чествуют, однако поездка приносит меньше доходов, чем он ожидал. Кроме того, его отсутствие в Вене в решающий момент, как раз когда был удобный случай пригласить на гастроли Шнорра, уже выучившего партию Тристана, сыграло роковую роль - не осталось ни малейших надежд на постановку оперы, ее вычеркнули из планов, и премьеру перенесли на неопределенный срок.

Из России Вагнер привез 4000 талеров - круглая сумма, однако меньше той, на которую Вагнер рассчитывал. На эти деньги Вагнер обставляет виллу в Пенцинге, пригороде Вены, нанимает слуг - супружескую чету, кроме того, садовника и красивую горничную. Этой последней Вагнер однажды даже написал любовное письмо, и оно случайно сохранилось (роман с Фридерикой давно кончен). Летом Вагнер дирижировал двумя концертами в Будапеште, а осенью и зимой - в Праге, Карлсруэ, Бреслау... Но дилемма оставалась прежней: либо ты дирижируешь, либо в полном покое сочиняешь музыку. "Мейстерзингеры" не движутся с места. Вагнер писал Вейссхеймеру 10 июля 1863 года: "Так дальше дело не пойдет, я слишком чужой для этого мира - искусство и жизнь, воля и душа - все во мне теперь сковано. Нет больше желаний, потрясений слишком много, и я слишком хорошо понимаю все бессилие одиночки. Вам и Ваши годы трудно это понять. Обо мне можно сказать -- пресытился жизнью! Мне теперь всего недостает, чтобы жить по-людски... Я инструментую "Мейстерзингеров", но очень медленно; скажу прямо, что бьющий ключом источник настроения и воли к жизни - он-то и дарует радость творчества - иссяк во мне..." Однако Вагнеру очень уютно живется в Пенцинге! Друзья позаботились о том, чтобы он не оставался без общества (в этом Вагнер постоянно испытывает потребность) -- Петер Корнелиус, его друг Карл Таузиг, тоже принадлежавший к листовскому кружку в Веймаре, врач и большой любитель музыки доктор Штандхартнер, пражский музыкант Генрих Поргес, который впоследствии окажет Вагнеру значительные услуги, пропагандируя его творчество... Все было бы прекрасно, если бы не ужасающее бремя долгов... Они чудовищны! А теперь еще поступают счета за устройство дорогой виллы. Все как в Дрездене: вытащил голову, увяз хвост. Вагнеру приходится брать в долг на короткий срок под неимоверные проценты. А венские друзья мало чем могут помочь ему. В первые месяцы 1864 года его положение просто отчаянно. Вагнер подумывал о самоубийстве и, как сам он пишет, сочинил для себя "эпитафию в юмористическом стиле". Суды не дремлют, и Вагнеру вновь грозит долговая тюрьма. Доктор Штандхартнер советует Вагнеру скрыться и готов снабдить его деньгами на дорогу. Чемодан тайно выносят из дому, ночью, никем не замеченный, Вагнер исчезает из Вены - так было в Риге, так было в Дрездене...

Он отправляется туда, где у него есть друзья и больше шансов найти поддержку, - в Цюрих. Он - гость госпожи Элизы Витле в Мариафельде, недалеко от города. Здесь Вагнер проводит несколько недель, бессонными ночами мучаясь непрестанными думами о том, что делается в Вене. А в Вене распродают его мебель, чтобы расплатиться с долгами, не терпящими отлагательства. Карл Таузиг в это время гастролирует и не может вернуться домой в Вену, потому что поручился за Вагнера; его самого каждую минуту могут арестовать. Отто Везендонк неприступен: он на время пребывания Вагнера в Цюрихе предлагает ему деньги на карманные расходы - по сто франков в месяц. Вагнер возмущенно отказывается. 30 апреля Вагнер едет в Штутгарт; Карл Эккерт, прежний директор Венской оперы, назначен сюда придворным капельмейстером - этот преданный друг должен найти для него надежное убежище где-нибудь поблизости. Что бы ни предпринимал Вагнер в это время, во всем чувствуется охватившая его паника. Вагнер теряет голову. Он посылает телеграмму Венделину Вейссхеймеру: "Дошел до конца - больше не могу, должен исчезнуть. Не спасете ли меня?" Венделин (карманы его отца давно уже закрыты для Вагнера) немедленно является в Штутгарт, чтобы неотступно находиться при Вагнере: "Его нельзя было оставлять одного в таком состоянии. Мы быстро сошлись на том, где скрываться,- в Рауэ-Альб".

Вагнер постарался замести следы, насколько мог. Поэтому ему становится весьма не по себе, когда к нему вдруг является неизвестный посетитель, Вейссхеймер как раз в эту минуту упаковывает чемоданы и вынужден оставить его наедине с незнакомцем. А им был не кто иной, как Пфистермейстер, личный секретарь короля Баварии! “Когда этот господин наконец откланялся и я снова вошел в комнату, предо мной стоял Вагнер, совершенно ошеломленный радостным поворотом в своей судьбе; он показал мне кольцо с бриллиантами-подарок короля, фотографию на столе, от которой исходило чудесное свечение; наконец с громкими рыданиями Вагнер бросился мне на шею, говоря: "Ах! Это со мной случилось - и именно теперь!"”

Что случилось, о том рассказать нетрудно. Баварский король Максимилиан II скоропостижно скончался, и на трон взошел его сын Людвиг II. Сыну было 18 лет, в детстве на него неизгладимое впечатление произвел "Лоэнгрин", спустя несколько лет он снова услышал и "Лоэнгрина", и "Тангейзера", стал изучать драму и статьи Вагнера и был совершенно очарован вагнеровским романтизмом, всем миром идей Вагнера. Едва Людвиг воцарился на троне, как он поручил своему секретарю Францу фон Пфистермейстеру разыскать Вагнера и пригласить его к себе. Доверенное лицо короля выехало 14 апреля - сначала в Пенцинг, затем, потратив немало времени на розыски, в Мариафельд - вскоре после отъезда Вагнера оттуда; наконец 3 мая Вагнер был обнаружен в Штутгарте и в тот же день увезен в Мюнхен. Подробнее обо всем, о реакции Вагнера, рассказывает письмо его Вейссхеймеру от 20 мая 1864 года: "Лишь два слова - в подтверждение невероятного везения, какое выпало на мою долю. Все сошлось так, что о лучшем нельзя было и мечтать. Любовь короля на веки вечные хранит меня от любых невзгод, я могу работать, мне не надо ни о чем беспокоиться: никаких званий, никаких должностей, никаких обязанностей. А если мне надо что-то исполнить, то король доставит мне все необходимое... Молодой король - чудесный подарок судьбы мне. Мы любим друг друга, как только могут любить друг друга учитель и ученик. Мы несказанно рады, что обрели друг друга. Он воспитан на моих сочинениях и статьях и при всех называет меня своим единственным настоящим воспитателем. Он красив, умен, ежедневное общение с ним восторгает, я чувствую в себе обновление.

Можете представить, какую страшную зависть это вызывает: мое влияние на юного монарха столь велико, что все, кто меня не знает, беспредельно обеспокоены. Король положил мне большое жалованье, но объявленная им сумма нарочно уменьшена; я же, как подсказывают мне характер и потребности, совершенно тушуюсь и всем делаю успокоительные заверения, так что страх постепенно рассеивается. Лахнера [это музыкальный руководитель Мюнхенской оперы. -Лег.] уже можно обернуть вокруг пальца. Король презирает нынешний театр - как и я. Но мы на все смотрим спокойно, а на будущие времена оставляем за собой реализацию более благородного направления".

В тот же день Вагнер пишет Людвигу Шнорру: "Молодой король талантливый, глубокий, душевный - он при всех называет меня своим единственным, истинным учителем! Он, как никто, знает мои произведения, мои работы, он мой единственный ученик, он чувствует в себе призвание осуществить любые мои планы - насколько это вообще в человеческих силах. К тому же он мыслит по-королевски, у него нет опекунов, он не подвержен ничьему влиянию и столь серьезно и твердо занят делами, что все знают и чувствуют: вот настоящий король..."

Этим поворотным моментом в судьбе Вагнера завершаются воспоминания, которые он спустя шесть лет диктовал своей жене Козиме; вот их последние строки: "В тот самый день я получил известия из Вены - в самых энергичных выражениях меня уговаривали не возвращаться туда. Но, видно, так суждено: ужасы, пережитые мною в те дни, уже не повторятся в моей жизни. Едва ли тот полный опасностей путь, ведущий к высшим целям, на какой позвала меня сегодня судьба, свободен от неведомых мне забот и напастей - но уже не коснется меня, под защитой возвышенного друга, бремя низкой жизни".

Реклама

• Belcanto.ru — классическая музыка, опера и балет