В музыкальном улье

Об этих годах жизни и учёбы маэстро превосходно рассказал один из биографов великого дирижёра итальянский музыковед Филиппо Сакки в своей книге «Тосканини, или Целый век музыки»:

«Пармская консерватория помещается в бывшем монастыре кармелитов. Группа зданий примыкает к запруде на реке. Внутри два монастырских двора. Один, очень просторный и красивый, окаймлён лоджиями с круглыми арками; ровно и симметрично, словно соты в улье, расположены здесь кельи монахов.

Любопытно, что эти каморки, предназначенные для молитв и созерцания, великолепно подходят для консерваторских занятий. Только в каждой келье живёт теперь не монах, а какой-нибудь инструмент. И сейчас, если жарким летним утром в часы занятий вы встанете посреди двора и закинете голову, любуясь изгибами устремлённых к небу красных арок, то услышите еле различимый шелест звуков, словно гудение какого-то таинственного улья...

Вот сюда-то в тот далёкий октябрьский день 1876 года и пришёл маленький Артуро. Ему суждено было стать самой трудолюбивой и самой упорной рабочей пчелкой, какие только бывали в этом музыкальном улье.

Наставник Артуро –– Карини –– не прославился как выдающийся виолончелист, но оказался замечательным педагогом и прекрасным человеком. И ученики любили его, несмотря на подзатыльники, которыми он порой награждал их.

Карини запомнился всем своей открытостью, добрым и красивым лицом. По вечерам он любил прогуливаться по Парме мимо домов любимых учеников и подслушивать в тишине пустынных улиц, как те готовят уроки.

Класс виолончели маэстро Карини находился в монастырском дворе на втором этаже, в помещении № 27. Здесь когда-то учились выдающиеся виолончелисты Феррари, Кьеричи, Дель Кампо, Дилетти. Расписание занятий такое же, как и в других учебных заведениях. В семь часов утра подъём, затем молитва и лёгкий завтрак — кофе с молоком.

Занятия начинались в восемь часов. В полдень ученики возвращались из классов в интернат, который находился на последнем этаже во флигеле между большим двором и Борго дель Кармине. Следовал второй завтрак, после чего наступала большая перемена. В два часа снова занятия, теперь уже по сольфеджио: ре-е, фа-а, ми-и, ля-а... "Школа Кваренги" — первое упражнение, второе, третье... legato, staccato, legato, staccato и так до бесконечности.

В конце первого года обучения в табели Артуро Тосканини стояло: виолончель — 21 из 30 баллов. Он ещё не стал первым учеником в классе.

Ему исполнилось одиннадцать лет, когда умерла его девятилетняя сестра Нарчиза. Незадолго до этой трагедии в семье Тосканини родилась ещё одна девочка — Зина. Но она была слишком маленькой. А с Нарчизой прошло всё детство: они стали большими друзьями. Потеря сестры — первое настоящее горе в жизни мальчика и тяжёлый удар для родителей.

В дом Тосканини это несчастье пришло, словно дождь на политую землю — будто мало знали здесь тягот и лишений.

Отец, Клаудио, со временем стал неплохим закройщиком в Парме: мог даже сшить костюм без единой примерки, и тот сидел так, словно вы носили его всю жизнь. Он завёл было небольшую мастерскую, в которой работали подручный и две девушки — швеи, но забросил её, почти на бывал там. Целый день сидел в кафе или играл в карты и бильярд. А если не играл, то, как настоящий житель Пармы, спорил. Спорил, понятное дело, о политике и Гарибальди.

Клаудио обожал Гарибальди. Всю жизнь он носил красную рубашку, красный галстук и даже красные чулки. Как рыцари средневековья бродили по свету в поисках того, кто посмел бы оскорбить короля или их даму сердца, так и Клаудио Тосканини с утра до ночи блуждал по Парме, отыскивая, кто рискнул бы сказать хоть что-нибудь плохое о Гарибальди.

А когда защищал своего кумира, то забывал всё на свете. Домашние рассказывали, что однажды он вышел купить шёлку и исчез. Вернулся домой только через два дня, без пиджака, но с отрезом шёлка. Очень возможно, что рыцарь Гарибальди в эти два дня передрался на дуэлях со всеми своими недругами.

Нетрудно догадаться, что в подобной ситуации швейная мастерская не процветала. Сколько раз, бывало, по субботам допоздна ждали хозяина, который должен принести наконец жалованье. Но он так и не появлялся. Расходились ворча, с пустыми руками.

Ждала мужа и Паола, ждала денег на каждодневные расходы. Да, нелегка была жизнь Паолы Монтани. И всё же она никогда не позволяла себе жаловаться. Гордость не позволяла. Даже родственники никогда не знали о её затруднениях. Детям, когда те оказывались в гостях у бабушек и дедушек, она запрещала признаваться, что хотят есть.

В консерватории между тем солнце продолжало совершать свой круговорот по монастырскому двору, а в классах-кельях непрестанно звучали гаммы, аккорды, модуляции, сольфеджио.

В конце второго года в табели ученика Артуро Тосканини значилась уже другая отметка по виолончели — 27 баллов из 30, а не 21. В общем жизнь в интернате оказалась мирной, почти домашней. Учеников насчитывалось всего человек сорок.

Раз в неделю, в воскресенье, между 11 и 12 часами дня родители могли навещать своих детей. Этот радостный для всех час стал самым мрачным для маленького Артуро, потому что к нему никогда не приходила его мать. Бывали только тётушки — Чезира и Эрнестина. Обычно по окончании свиданий Артуро видел, какими радостными возвращаются его товарищи, и с горечью спрашивал себя, почему же не приходит к нему мать.

Разумеется, он не подозревал истинной причины. Спустя много лет, Паола призналась, в чём дело: она не хотела стеснять сына, показываясь в интернате в своей бедной одежде, боялась выглядеть хуже других...

У каждого мальчишки есть своё любимое занятие: кто увлекается футболом, кто — игрой на барабане... У Артуро сразу же проявилось его призваниние: он испытывал врождённую, органическую потребность дирижировать. У него обнаружилась только одна страсть — больше всего он любил усаживать своих товарищей вместе и заставлять их играть.

А сделать это не всегда просто: школьники от природы питают неприязнь ко всему, что полагается делать по обязанности. Вдобавок заниматься этим Артуро приходилось почти тайком – в каникулы или в свободные от уроков часы. Потому что одним из педагогических пунктиков директора Джусто Даччи было непреложное правило: ученики ни в коем случае не должны заниматься музыкой без присмотра преподавателя, иначе погубят себя.

Но Артуро не так-то просто оказалось сломить. Целыми днями он уговаривал своих товарищей, что им всем совершенно необходимо совместно исполнять какие-либо музыкальные произведения. В такой же мере жизненно необходимо, как еда и сон. Он убеждал их так настойчиво, что в конце концов ребята уступали, лишь бы отстал.

Понятно, что обо всём необходимом для таких ансамблей Артуро заботился сам. В свободное время он занимался инструментовкой и корпел над нотной бумагой, расписывая партии для тех немногих инструментов, какими располагал; порой, когда не находилось нотной бумаги, даже сам разлиновывал её.

В этом увлечении, походившем на ребяческую забаву, уже проявился весь будущий Артуро Тосканини: полная отдача музыке, невероятное упорство в работе, огромная сила убеждения и умение подчинить себе.

Его власть и авторитет укрощали даже самых строптивых однокашников, которые прозвали его Гением и, конечно, в шутку, но Артуро всякий раз, когда слышал это прозвище, взрывался гневом. Избавиться от прозвища ему так и не удалось до окончания школы. Не смог он отделаться и от другого — "Форбзон", что значит большие ножницы. Он бывал крайне нетерпимым и взыскательным и, если ему что-либо не нравилось, осуждал так безжалостно и твёрдо, словно отрезáл раз и навсегда.

Уже тогда проявились у Тосканини черты, которые в той или иной степени остались на всю жизнь. Мальчиком он отличался поразительной аккуратностью и навсегда сохранил, например, привычку самому чистить свою одежду и обувь.

Однажды произошёл такой эпизод. По утрам ребята чистили башмаки у небольшой скамеечки в коридоре интерната, где лежали щётки и вакса. Утром Артуро немного повздорил с одним мальчиком по фамилии Растелли, слывшим драчуном, и тот пустил в ход щётку. Удар пришёлся Артуро по голове, выступила кровь. Он смыл её, и никто не придал этому случаю особого значения.

Но на другой день у него поднялась температура. Пришёл школьный врач, осмотрел мальчика и на всякий случай прописал касторку. Доктор уже собирался уходить, как вдруг заметил на голове Артуро след от удара. Он спросил, откуда это, но тот ответил уклончиво, и врач, решив, что тут что-то неладно, немедленно доложил обо всём директору Даччи. Позвали Артуро. Состоялся обычный в таких случаях допрос.

Седая борода Даччи никогда не выглядела столь торжественно, а золотые очки ещё ни разу не блестели так ослепительно и строго. Артуро сочинил историю про то, как ударился об угол, но строгий судья засыпал его вопросами, точными и конкретными. Тогда мальчик внезапно рассердился, опустил свой упрямый, выпуклый, как у бычка, лоб и умолк. Громовой голос директора звучал, словно глас Рамфиса:

— Или ответишь, или посажу тебя в карцер и не выпущу, пока не расскажешь правды!

Карцером называлась (должно быть, ещё со времён монахов-кармелитов) небольшая каморка на первом этаже, куда сажали провинившихся ребят. Самое строгое наказание. Артуро молчал. Все угрозы оказались напрасны. "Великий судья" произнёс приговор, и Артуро посадили в карцер на хлеб и воду. Но он продолжал упорно хранить молчание.

Прошло два дня, три... прошло пять дней, и поскольку по-прежнему не удавалось вытащить из него ни полслова, директору пришлось освободить Артуро и вернуть в интернат.

К концу обучения Тосканини в консерватории педагоги понимали, что перед ними яркая индивидуальность. Преподаватели несомненно восхищались его способностями. Никто из учеников не читал так свободно с листа, не играл с такой точностью и такое множество пьес.

Прозвище Гений зазвучало особенно справедливо в последние годы учёбы, когда начались занятия композицией. Первые упражнения Артуро по этой дисциплине, как и следовало ожидать, были ещё ученическими, подражательными. И всё-таки даже они отличаются от работ других учеников чистотой построения и уверенностью.

Одно из сочинений написано в 1883 — 1884 годах, объём его — 77 страниц. Произведение это, светлое, мелодичное, навеянное мелодиями Мендельсона, бесспорно обнаруживает талантливую руку. Такова же и другая работа того времени, по мелодике слегка напоминающая Шумана...

С этими сочинениями и явился Артуро Тосканини на заключительный экзамен. Он получил диплом "лучшего ученика": виолончель 160 баллов из 160 – "наивысшая оценка", композиция 50 баллов из 50, тоже – "наивысшая оценка". Высоко оценили его и как пианиста. Похвальный отзыв о Тосканини заканчивается подписью Джусто Даччи — красивым росчерком с пышным и длинным завитком внизу»

Реклама

• Belcanto.ru — классическая музыка, опера и балет