Дневник моих песен (продолжение)
Глава №77 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюПять песен, о которых я далее буду говорить, были мною написаны для концертов Бернака—Пуленка зимой 1938—1939 годов. Буду называть их в том порядке, в каком они исполнялись в программе в соответствии с замыслом еще при их сочинении.
«Сад Анны». В то время, когда я сочинял «Четыре стихотворения Аполлинера», эта песня должна была входить в цикл. Я сразу нашел лирическое заключение и несколько испанистых тактов. Остальное никак не получалось. Как и в любом стихотворении, где речь идет о перечислении образов, в музыке обязателен однородный и четкий темп. В 1931 году я этого еще не понимал. Я отложил это стихотворение в сторону, дав себе клятву однажды к нему вернуться. Я снова взялся за него, не вспоминая о прошлом, что было необходимо, чтобы не наткнуться снова на те же препятствия. Несмотря на восьмую часть эльзасской крови во мне (мой прадед по линии отца был из Кольмара), я нисколько не думал об Эльзасе, подразумеваемом в стихах, когда писал «Сад Анны». Наоборот, последние строчки вызывают во мне видение сентябрьского дня на закате где-нибудь на Сене-и- Марне, в окрестностях Шартрет, с видом на реку и на лес Фонтенбло. Исполнять эту песню нужно единым махом, в непрерывном темпе, чтобы разом скакнуть в иронический эротизм, а затем наступает спокойное наслаждение заключения.
«Идем быстрее». Мало встречал я стихотворений, которых я «желал» бы так сильно и так долго. Еще к 1935 году относится мой первый набросок, позднее уничтоженный и, слава богу, полностью забытый. Вдруг, в 1938 году, я нашел размер «на бульваре Гренель». Я редко начинаю писать песню с начала. Одна, иногда две строки как будто случайно меня задевают и часто определяют общий тон, скрытый ритм, оказываются ключом ко всему произведению. Стихотворение Аполлинера начинается совсем как у Бодлера: «И вечер, скался и лилии смерть принимали», затем внезапно, после взлета нескольких благородных строк оно приземляется на парижскую мостовую. Чтобы передать этот эффект неожиданности, я предусмотрительно подготовил после начала в ля миноре сдвиг в ля мажор, Я столько бродил по ночному Парижу, что, вероятно, знаю лучше, чем кто бы то ни было, в каком ритме скользит туфля по асфальту в мае вечерней порой. Тому, кто не чувствует сексуальной тоски, скрытой в этих стихах, лучше не петь эту песню. Для Аполлинера, как и для меня, бульвар Гренель также необычен и поэтичен, как для некоторых берега Ганга. По правде сказать, когда я писал мою музыку, я собственно думал не столько о бульваре Гренель, сколько о его родном брате бульваре де ля Шанель, где я столько раз слонялся, когда жил на Монмартре. Я поместил Полину у дверей отеля «Мольер». Спрашивается, что делать Мольеру у моста Восточной железной дороги. Однако этот отель существует. Там можно встретить чехословацких проституток в блестящих резиновых сапогах ценой в сто су...
«Портрет». Много лет Колетт обещала мне стихи. Однажды, сидя у ее постели вместе с Терезой Дорни и Эллен Журдан-Моранж, я их у нее попросил. «Вот Вам, возьмите»,— ответила мне она, смеясь, и бросила большой газовый пла ток, на котором было воспроизведено в виде факсимиле это прелестное стихотворение. Должен признаться, что моя музыка очень плохо передает мое искреннее восхищение Колетт. Романс получился так себе, полезный, однако, в данной группе, ибо он удачно предваряет и подводит, кто бы мог подумать, к «Ты видишь вечерний огонь».