Мои друзья и я. Эрик Сати (продолжение)
Глава №35 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюС. О. — Как любопытно! Судя по Вашему описанию, Сати был чрезвычайно живописен. Хорошо известно, что он был настоящим полуночником, и у меня его имя невольно связывается с другим полуночником, не менее знаменитым — Леон-Полем Фаргом. Я не ошибаюсь, Франсис?
Ф. П. — Нет, нет, Вы вовсе не ошибаетесь. Кроме всего прочего, Сати и Фарг очень любили друг друга, часто выходили вместе по вечерам. Фарг — единственный совре- менный поэт, вдохновивший Сати на коротенький романс «Водомеры» и, главное, на романс «Бронзовая статуя» — настоящий шедевр. Он очень сильно повлиял на мой пе- сенный стиль, я испытываю к нему тайную нежность и бесконечную признательность. Давайте поговорим теперь о «Параде», поставленном Сергеем Дягилевым и Русским балетом. Это очень важная дата для музыкантов и для художников, потому что, если Сати проявил дерзость и новаторство, введя в оркестр пишущие машинки, то Дягилев заказал Пикассо его первые театральные декорации.
С. О. — Вы, кажется, присутствовали на премьере «Парада». Мне бы хотелось, чтобы Вы поделились с нами воспоминаниями на эту тему.
Ф. П. — Постановка «Парада» действительно великая дата в истории искусства. Содружество, я бы сказал — сообщничество Кокто — Сати — Пикассо открыло цикл выдающихся постановок современных балетов у Дягилева. «В «Параде» скандал вызывали не только пишущие машинки. Все было новым — сюжет, музыка, постановка; те, кто были постоянными посетителями Русского балета до 1914 года, оцепенев, смотрели, как подымается занавес Пикассо, совершенно для них необычный, открывая кубистские декорации. Это не был откровенно чисто музыкальный скандал «Весны священной». На этот раз все искусства брыкались в своих оглоблях. Спектакль, поставленный в 1917 году, в разгар войны, некоторым показался вызовом здравому смыслу. Музыка Сати, такая простая, обыденная, наивно-искусная, подобно картине таможенника Руссо, вызвала скандал своей обыденностью. Впервые — позднее это случалось часто — мюзик-холл заполонил Искусство, Искусство с большой буквы. И действительно, в «Параде» танцевали уан-степ. В этот момент зал разразился свистом и аплодисментами. Весь Монпарнас ревел с галерки: «Да здравствует Пикассо!». Орик, Ролан-Манюэль, Тайефер, Дюрей и многие другие музыканты орали: «Да здравствует Сати!». Это был грандиозный скандал. В моеи памяти, как на экране, возникают два силуэта: Аполлинер, в офицерской форме, с забинтованным лбом ... Для него это был триумф его эстетических взглядов. И другой силуэт, как бы в тумане — Дебюсси, на пороге смерти, шепчущий, покидая зал: «Может быть! Но я уже так далеко от всего этого!» Некоторое время «Парад» незаслуженно презирали, но теперь он занял место в ряду бесспорных шедевров.
С. О. — Поговорим теперь о самом главном произведении Сати. Расскажите нам о «Сократе».